РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК СИБИРСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ
ИНСТИТУТ ИСТОРИИ
КОМИТЕТ ГОСУДАРСТВЕННОЙ АРХИВНОЙ СЛУЖБЫ АДМИНИСТРАЦИИ НОВОСИБИРСКОЙ ОБЛАСТИ
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ НОВОСИБИРСКОЙ ОБЛАСТИ
80-летию Сибархива посвящается
ПОЛИТИКА РАСКРЕСТЬЯНИВАНИЯ В СИБИРИ
Вып. 1
ЭТАПЫ И МЕТОДЫ ЛИКВИДАЦИИ КРЕСТЬЯНСКОГО ХОЗЯЙСТВА. 1930 -1940 гг.
Ответственные редакторы: В.А. Ильиных, O.K. Кавцевич
Новосибирск 2000
ББК 63.3(2)714
https://drive.google.com/file/d/0B96SnjoTQuH_bG9HTjNZdXFtM2s/edit?usp=sharing
Рецензенты: доктор исторических наук С.А. Красильников доктор исторических наук И.С. Кузнецов кандидат исторических наук А.А, Николаев
Утверждено к печати Ученым советом Института истории СО РАН
П 504 Политика раскрестьянивания в Сибири. Вып.1: Этапы и мето-
ды ликвидации крестьянского хозяйства. 1930—1940 гг. Хроникально-документальный сборник. Новосибирск: Издательство ИДМИ, 2000. 214 с.
Составители: Т.М Бадалян, О.В. Выдрина, В.А. Ильиных, И.Б. Карпунина, А.П. Мелентьева, И.В. Самарин, Л.С. Пащенко.
Предлагаемый читателю сборник открывает серию хроникально-документальных публикаций с единым заголовком, посвященную проблемам раскрестьянивания деревни. Осуществленная в нем реконструкция хода и итогов трех хозяйственно-политических кампаний 1930-х гг. позволяет выявить особенности основных этапов аграрной политики советского государства, которая привела к изменению внутренних и внешних характеристик семейного дворохозяйства как основы социальной самоорганизации крестьянства, а в конечном итоге и к его ликвидации.
Книга рассчитана как на профессиональных историков, так и на всех интересующихся историей сибирской деревни.
Сборник подготовлен при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проект № 98-01-00133). В финансировании издания участвовал Комитет государственной архивной службы Администрации Новосибирской области.
ISBN 5-88119-085-8
© Институт истории СО РАН
О Государственный архив Новосибирской области
ПРЕДИСЛОВИЕ
Проблема исторических судеб российского крестьянства является одной из ключевых для понимания специфики отечественной истории. В условиях современной общественной практики особую актуальность приобретает анализ социальных изменений в деревне, последовавших за началом массовой коллективизации. Основное содержание этих изменений сводится к относительно скоротечному и имеющему характер общественного катаклизма превращению крестьянства в принципиально новую социальную общность, которое можно определить термином социалистическое раскрестьянивание.
Раскрестьянивание - длительный и многомерный процесс, включающий в себя кардинальную трансформацию различных экономических, социальных, демографических и психологических характеристик крестьянства, определяющих его как класс. В основе превращения крестьянства в новую страту общества лежит ликвидация (единоличного) семейного хозяйства, представляющего базовую единицу его социальной самоорганизации. Но раскрестьянивание - это не только радикальная социально-классовая трансформация, но и политика государства, определявшая главное направление, ход и конечные результаты произошедшей метаморфозы. Без изучения данной политики объективная реконструкция социальных процессов в деревне невозможна. При этом важное значение приобретают региональные аспекты исследования темы, которые способствуют воссозданию целостной картины функционирования политического механизма в масштабах всей страны. Одним из важнейших сельскохозяйственных районов России в 1930-е гг. продолжала оставаться Сибирь.
Проблема коренной ломки аграрных отношений и социальной структуры деревни в сталинскую эпоху традиционно привлекала к себе внимание отечественных историков. Однако ее изучение долгое время тормозилось господством крайне политизированной концепции социалистической реконструкции деревни. Родившись на пене аграрно-крестьянской политики большевистского режима конца 1920-х - начала 1930-х гг., данная концепция была окончательно оформлена в "Кратком курсе истории ВКП(б)11. Новым изданием концепции "Краткого курса" в постсталинский период стала монография главноначальствующего над советскими историками-аграрниками СП. Трапезникова "Ленинизм и аграрно-крестьянский вопрос" (М, 1967. Т.1, 2; М, 1974. 2-е изд., доп.; М., 1983. 3-е изд., доп.). При этом названные выше официозы, имевшие для исторической науки в СССР характер своеобразных нормативных документов, устанавливали не только жесткие идеологические, но и достаточно ограниченные тематические рамки исследований. Благословленный свыше реестр вопросов, которые надлежало освещать историкам, можно свести к следующему набору: сплошная коллективизация крестьянских хозяйств; классовая борьба в деревне и ликвидация кулачества как класса; трудовое перевоспитание бывших кулаков; политическое и организационно-хозяйственное укрепление колхозов; техническая реконструкция сельского хозяйства и подъем колхозного производства; повышение культурного уровня и материального благосостояния колхозного крестьянства.
Преодоление порожденной тоталитарной системой официозной исследовательской парадигмы началось в конце 1980-х - начале 1990-х гг. Для историков стали более доступными архивные фонды в центре и на местах. Началась активная публикация новых документальных материалов, появились аналитические работы (в том числе и сибиреведческие), в которых предпринимались попытки пересмотреть традиционные догмы и выдвинуть новое прочтение эпохи сталинской аграрной революции сверху. Однако преодолеть идеологические шоры оказалось гораздо легче, чем выйти
3
за рамки традиционного тематического круга. Основное внимание исследователей уделялось хотя и интерпретированным по-новому, но достаточно укоренившимся в отечественной историографии темам: массовой коллективизации; экспроприации крестьянских хозяйств, отнесенных к кулацким; крестьянской ссылке и другим видам антикрестьянских репрессий; судьбе спецпереселенцев; сопротивлению крестьянства политике государства; развитию сельскохозяйственного производства; материальному положению жителей деревни.
В то же время за пределами проторенных историографических магистралей остались многие стороны социальной, экономической и политической истории советской деревни в период ее кардинальной социалистической переделки. Среди них, в первую очередь, следует назвать осуществление государственной политики в сферах налогообложения, заготовок сельхозпродуктов и регулирования землепользования. Перечисленные аспекты экономической политики занимали первенство в ряду главных катализаторов процесса раскрестьянивания.
Подъем обнаруженной тематической целины или многолетней залежи, как правило, начинается с вовлечения в научный оборот максимально широкого корпуса источников. Далее следует детальное воспроизведение развития исследуемого исторического процесса. Свести воедино реализацию этих двух этапов исследовательской деятельности позволяют публикации, имеющие хроникально-документальный характер. К подобному жанру относится настоящий сборник.
Объектом освещения в сборнике являются три хозяйственно-политические кампании, проведенные властями в 1930-е гг. Первая из них - кампания 1930/31 г. по выявлению хозяйств, подлежащих обложению сельхозналогом в индивидуальном порядке (т.н. кулацких хозяйств). Вторая - по налогообложению единоличников в 1934 - начале 1935 г. И третья - по ограничению размеров личных подсобных хозяйств (ЛПХ) сельских жителей в конце 1938 - 1939 гг. При всей хронологической разбросанности и разнице конкретных целей эти кампании имеют достаточно высокую степень содержательного единства. Каждая из них является производной от политики раскрестьянивания и позволяет репрезентативно представить особенности трех ее последовательных этапов: 1929—1933 гг.; 1934—1938 гг.; 1939—1941 гг.
Первый этап, начавшийся в конце 1929 г., условно можно назвать антикулацким. В его ходе была осуществлена т.н. ликвидация кулачества как класса. Действенным методом ликвидации хозяйств, относимых к кулацким, помимо непосредственной административной экспроприации и высылки, стало их разорение непосильными денежными и натуральными налогами и всевозможными трудовыми повинностями. Естественно, что прежде, чем эти хозяйства обложить податями, их нужно было обнаружить. Поэтому выявление кулаков рассматривалось как одна из важнейших задач местных властей, выполнение которой жестко контролировалось руководящими партийными и советскими органами всех ступеней.
Антикулацкая направленность аграрной политики государства в данный период постоянно декларировалась на официальном уровне. В нормативно-законодательных актах присутствовал запрет распространять на середняков меры экономического и политического воздействия, применяемые к кулачеству. Постоянные нарушения этого принципа со стороны местных властей, которые фактически провоцировались сверху, получали грозную отповедь, а виновные строго наказывались.
Тем не менее ликвидация кулачества, в конечном итоге, подчинялась целям ликвидации крестьянства как класса самостоятельных товаропроизводителей в целом.
4
Публичное репрессирование крестьян, отнесенных к кулакам, помимо прочего, должно было воздействовать на деревню в целом. Представителям других ее слоев наглядно демонстрировалось, что может с ними статься в случае проявления какого-либо политического или экономического инакомыслия и инакодействия.
К 1934 г. возникают условия для смены вектора аграрно-крестьянской политики. Выявление кулаков все больше превращается в поиск в темной комнате давно уже там отсутствующей черной кошки. Масштабному развертыванию репрессий против середняков, т.е. единоличников, препятствовали достаточно серьезные законодательные рогатки, поэтому почти вся их тяжесть обрушилась на колхозников. В то же время приблизительно треть крестьянских хозяйств в России и примерно столько же в Западной Сибири, пережив бурю и натиск первых лет коллективизации и адаптировавшись к создавшимся политико-экономическим условиям, сохраняют свое единоличное состояние, да еще и живут несколько лучше, чем почти полностью ограбленные колхозники.
Ответ режима не заставил себя долго ждать. Несмотря на сохранение антикулацкой риторики в прессе и выступлениях официальных лиц, лозунг ликвидации кулачества с середины 1934 г. фактически сменяется лозунгом полной ликвидации класса крестьян-единоличников. Ранее существующие ограничители на применение к ним репрессий отменяются. Из-под удара выводятся лишь неспособные к какому-либо производительному труду и потому влачащие совершенно нищенское и беспросветное существование семьи стариков и инвалидов. Наиболее действенным методом ликвидации единоличных крестьянских хозяйств становится их налогообложение, которое приобретает реквизиционный характер. Однако на единоличников распространяются и иные меры воздействия, ранее официально применяемые лишь к кулакам. Среди них фигурирует даже ссылка. Так, весной 1935 г. в Западно-Сибирском крае была проведена операция по экспроприации и высылке на места спецпоселения нескольких сотен семей единоличников, обвиненных в "злостном" невыполнении планов посева.
Следует отметить, что в период с 1934 по 1938 г. происходит некоторая либерализация государственной политики по отношению к колхозникам. С одной стороны, льготы, даваемые членам колхозов, должны были побуждать единоличников вступать в них, а с другой - улучшить достаточно тяжелое материальное положение колхозного крестьянства. Последней цели отвечало увеличение дозволенных размеров личных подсобных хозяйств.
Воспользовавшись этим, многие колхозники стали отдавать предпочтение работе на личных подворьях в ущерб приносящему лишь минимально необходимые средства для существования "общественному" хозяйству. В связи с этим большевистский режим, ликвидировав абсолютное большинство единоличных крестьянских хозяйств, вновь производит серьезную коррекцию аграрной политики. Основные усилия местных властей теперь направляются на борьбу с экономическим инакодействием крестьян-колхозников. В конце 1938 г. начинается длительная кампания по изъятию "излишков" земли и скота в их ЛПХ. Параллельно происходит существенное увеличение и ужесточение податного гнета по отношению к владельцам личных подворий. У них изымается не только прибавочный, но и часть необходимого продукта. Государство, фактически закончив ликвидацию крестьянских хозяйств, перешло к ликвидации возможностей его возрождения.
Начавшийся на рубеже 1938 и 1939 гг. особый этап развития политики раскрестьянивания был прерван Великой Отечественной войной, но получил свое логиче
5
ское продолжение в послевоенный период, когда большевистский режим не только возобновил, но и усилил борьбу с колхозным крестьянством. При этом дело не ограничилось установлением разорительной налогово-податной системы и конфискацией "излишков" земли и скота, но дошло и до крестьянской ссылки, объектом которой в 1948 г. стали т.н. "околоколхозники" и "тунеядцы".
Таким образом, анализ освещаемых в настоящем издании хозяйственно-политических кампаний позволяет вычленить последовательные этапы агро-крестьянской политики государства в 1930-е - начале 1940-х гг., выявить их особенности и показать основные методы ликвидации крестьянского хозяйства как центрального звена процесса раскрестьянивания советской деревни. В сборнике в хронологическом и в тематическом плане представлены далеко не все аспекты политики раскрестьянивания. Им открывается серия хроникально-документальных публикаций, издаваемых под единым заголовком "Политика раскрестьянивания в Сибири". В настоящее время ведется подготовка второго выпуска серии, в котором будет реконструирован ход хлебозаготовительных кампаний 1930/31, 1934 и 1940/41 гг.
Представляемый вниманию читателей первый выпуск сборника структурно разделен на три части, соответственно посвященных вышеуказанным кампаниям. Каждая часть состоит из вводной аналитической статьи, хроники и документального приложения. В хрониках, которые и по объему, и по содержанию являются основой сборника, реконструируется не столько событийный ряд, сколько последовательность властных решений, которые собственно и являются основной составляющей политики, понимаемой как деятельность государственной власти в сфере управления. Отсюда и выбор базовых типов источников для написания хроник. Это законодательные, нормативные и директивно-распорядительные акты центральных и • краевых (областных) партийных, советских, финансовых и иных хозяйственных органов. Преобладающую часть источникового корпуса составляют ранее не введенные в научный оборот архивные документы. Их дополняют материалы, опубликованные в законодательных сборниках (СЗ СССР, СП СССР, СУ РСФСР, сборники постановлений и распоряжений президиумов Западно-Сибирского крайисполкома и Новосибирского облисполкома) и периодической печати ("Правда", "Известия", "Советская Сибирь", "Ведомости Верховного Совета СССР") 1930-х гг. При этом в качестве директивно-распорядительных актов нами рассматриваются не только содержащиеся в прессе постановления, резолюции, приказы и т.п., но и помещенные в центральных и краевых органах печати передовые или иные заглавные статьи, поскольку они рассматривались низовыми властными структурами и по существу являлись прямыми распоряжениями вышестоящих органов государственного управления, требующими немедленного исполнения. Зачастую подобные статьи просто дублировали не публиковавшиеся в открытой печати постановления и распоряжения.
К каждому документу, содержание которого излагается или цитируется (цитируемый текст набран курсивом) в соответствующей статье хроники, в ее подстрочнике при необходимости дается фактологический и археографический комментарий. При этом буквенная сноска означает отсылку к фактологическому комментарию, а цифровая - к легенде, содержащей выходные данные, в случае же с архивным источником - и следующие сведения о нем: его вид, заголовок, гриф, дата исходящей и входящей делопроизводственной регистрации, адресант, адресат, подписи. Данная информация приводится при условии ее отсутствия в тексте статьи, а также наличия в самом документе. В том случае, если его подлинник не обнаружен, для написания статьи хроники без оговорок используется копия того времени.
6
Минимизация археографической информации по сравнению с практикой, принятой при полной публикации архивных документов, связана со спецификой избранного жанра воспроизведения их содержания. Для составляемых в данном сборнике хроник важен не показ особенностей ведения делопроизводства в исследуемый период, а реконструкция механизма принятия и трансляция властного решения. Если это отвечает задаче анализа механизма власти, легенда дополняется описанием или цитированием делопроизводственных и иных рукописных помет, содержащихся в источнике.
В качестве приложений к каждому разделу полностью или частично публикуется ряд наиболее информационно насыщенных документов справочно-аналитического характера, описывающих предысторию, ход, итоги и последствия соответствующих хозяйственно-политических кампаний и представляющих различный уровень анализа - от районного до краевого (областного), включая справки центральных контрольно-ревизионных служб.
Каждый документ, помещенный в приложении, имеет порядковый номер, редакционный заголовок, содержит указание места и времени его написания, авторства и должности автора, легенду. Заголовки даны составителями. В кавычках оставлены самоназвания документов. Те из них, которые публикуются в извлечении, имеют в заголовке предлог "из". Если в самом документе нет сведений о времени написания, авторе и его должности, они устанавливались по сопроводительным материалам, содержанию текста и дополнительным источникам. Установленные таким образом сведения приводятся в квадратных скобках. Легенда содержит более полную археографическую информацию о документе, включая определение степени подлинности, способа воспроизведения, а также описание или воспроизведение сопроводительных писем, помет, резолюций, бланков, штампов. Следует особо отметить, что к подлинникам составители относили не только первые, но и другие, соответствующим образом оформленные экземпляры размноженного письма, докладной записки и т.п. (т.н. дублетные экземпляры), даже если их отправители употребили формулу "копия - таким-то"*.
Публикация текстов документов в приложении, цитирование в хроникальных статьях осуществляются по следующим правилам. Все языковые погрешности и стилевые особенности публикуемых текстов передаются дословно, без исправлений, оговорки даются лишь в исключительных случаях в квадратных скобках. Без оговорок исправляются орфографические и синтаксические ошибки и осуществляется перевод на современную орфографию. Дописанный публикаторами текст (предположительное чтение утраченных или неразборчивых мест, пропущенные в источнике слова, буквы и цифры, раскрытие непринятых сокращений) приводится в квадратных скобках. Многоточия в угловых скобках означают пропуски в тексте при неполном их цитировании составителями. Воспроизводятся только авторские подчеркивания. Рукописный текст набран курсивом.
Абсолютное большинство излагаемых или публикуемых в настоящем издании архивных источников выявлено в Государственном архиве Новосибирской области
* Подобная методика определения подлинности документов применялась Н.Н. Покровским и С.Г.Петровым в сб. "Архивы Кремля: Политбюро и церковь. 1922—1925гг." Кн.1. М.-Новосибирск, 1997; Кн.2. М.-Новосибирск, 1998.
7
(ГАНО) . В процессе работы над сборником использовалось 14 фондов данного архива. Это фонда Западно-Сибирского крайкома ВКП(б) (ф.П-3), Западно-Сибирского крайисполкома (ф.Р-47), Новосибирского обкома КПСС (ф.П-4), Новосибирского облисполкома (ф.Р-1020), Западно-Сибирского краевого финансового управления (ф.Р-6), Западно-Сибирской краевой плановой комиссии (ф.Р-12), Управления краевого прокурора Сибири (ф.Р-20), Уполномоченного Комиссии советского контроля при СНК СССР по Новосибирской области (ф.Р-923), Новосибирского областного суда (ф.Р-1027), Новосибирского областного финансового отдела (ф.Р-1162), Иски-тимского райкома КПСС (ф.П-40), Легостаевского райкома КПСС (ф.П-67), Алек-сеевского райфинотдела (ф.Р-702), Бердского райфинотдела (ф.Р-1896). В целом на страницах данного издания (в хроникальных статьях и документальных приложениях) в научный оборот вводится около 200 документов, извлеченных из 63 архивных дел.
Выбор ГАНО в качестве базового архивохранилища, помимо концентрации в нем огромного массива необходимой информации, связан с организационными и финансовыми факторами. Это создает ряд проблем, в числе которых плавающие территориальные рамки изложения материала. Они меняются даже в рамках отдельных разделов. Так, ход кампании по выявлению кулаков в 1930/31 г. описывается вначале применительно ко всему Сибирскому краю, а затем - к выделившемуся из его состава Западно-Сибирскому краю. Налогообложение единоличных хозяйств с осени 1934 г. рассматривается без районов, отошедших к Омской области и Красноярскому краю. А рамки освещения кампании 1938—1939 гг. ограничены территорией Новосибирской области.
Однако изменение географических параметров на степень репрезентативности излагаемого материала, на наш взгляд, практически не влияет. Политика государства по отношению к крестьянству на всей территории Сибири, вне зависимости от административной принадлежности той или иной местности, так же как и в других регионах страны, проводилась по единому алгоритму, который задавался из Центра и им же жестко контролировался. Какой-либо принципиальной специфики аграрной политики для Западной или Восточной Сибири, Новосибирской области или Алтайского края не существовало. Исходя из этого, вполне правомерным является определение географических рамок сборника территорией Сибири в целом. Более того, материалы сборника достаточно представительны и по отношению ко всей России.
Хроникально-документальный сборник подготовлен коллективом сотрудников сектора аграрной истории Института истории СО РАН (ИИ СО РАН) и Государственного архива Новосибирской области. Идея и разработка концепции сборника принадлежит доктору исторических наук В.А. Ильиных. Руководство коллективом составителей и научную редакцию текста осуществляли д.и.н. В.А. Ильиных и директор ГАНО O.K. Кавцевич. Выявлением и отбором документов занимались О.В. Выдрина, д.и.н. В.А. Ильиных, Л.С. Пащенко, И.В. Самарин. Археографическую обработку архивных источников провела главный археограф ГАНО Л.С. Пащенко. Авторство вводных статей ко всем разделам принадлежит д.и.н. В.А. Ильиных. В составлении отдельных хроник принимали участие: I. - к.и.н. Т.М. Бадалян, д.и.н.
**
Исключение составляет лишь постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР "О нарушениях Устава сельскохозяйственной артели в колхозах Белорусской республики", выявленное д.и.н. С А. Красильниковым в Государственном архиве Российской Федерации и любезно предоставленное им составителям сборника. См. статью "4 декабря" 1938 г.
8
В.А. Ильиных, И.В. Самарин; П. - О.В. Выдрина, д.и.н. В.А. Ильиных, к.и.н. И.Б. Карпунина; III. - д.и.н. В.А. Ильиных, к.и.н. А.П. Мелентьева, Л.С. Пащенко. Документальные приложения составлялись и комментировались д.и.н. В.А. Ильиных. Компьютерный набор и верстку текста провела Е.П. Лунегова.
Составители сборника выражает благодарность за помощь в его подготовке зам. директора ИИ СО РАН д.и.н. С.А. Красильникову, младшему научному сотруднику ИИ СО РАН С.Г. Петрову, сотрудникам ГАНО Л.Г. Алексеевой, Н.Р. Веркутис.
В.А.Ильиных O.K. Кавцевич
9
L НАЙТИ КУЛАКОВ.
ВЫЯВЛЕНИЕ ХОЗЯЙСТВ, ОТНОСИМЫХ К КУЛАЦКИМ, В ХОДЕ СЕЛЬХОЗНАЛОГОВОЙ КАМПАНИИ 1930/31 г.
Составной частью политики раскрестьянивания российской деревни в 1930-е гг. было ее раскулачивание. Зажиточные крестьяне, которых традиционно квалифицировали как кулаков, ни в начале XX в., ни тем более в годы нэпа все еще не обособились от крестьянства, а продолжали оставаться его особым социально-имущественным слоем и в Сибири, и в России в целом. При этом принадлежность к кулачеству (зажиточность) являлась одним из имманентно присущих крестьянскому семейному дворохозяйству этапов его социального саморазвития, детерминируемого изменениями в размере и составе крестьянской семьи. Так, молодая семья, состоящая из мужа, жены и малолетних детей, была относительно бедной. По мере вовлечения в трудовую деятельность детей происходило наращивание ее состоятельности. Женитьба сыновей и появление нескольких молодых семей в составе материнского хозяйства часто приводило к его превращению в зажиточное (кулацкое). Раздел означал появление новых, относительно менее состоятельных дворов1.
Теоретики и практики большевизма всегда однозначно относили кулаков к буржуазии и в конце 1920-х гг. решили, что пришло время для их окончательного уничтожения в деревне. Основным методом ликвидации кулачества являлась насильственная административная экспроприация крестьянских хозяйств, отнесенных властями к категории кулацких, которая сопровождалась выселением семей с постоянного места жительства или даже физическим уничтожением части их членов. Однако существовал и другой, не менее действенный способ раскулачивания - разорение воздействием системы мероприятий, получивших в советской историографии определение экономического наступления на кулачество.
Одним из наиболее эффективных методов экономического удушения зажиточных крестьян стало их налогообложение, имевшее откровенно экспроприационный характер. Эта сторона аграрной политики советского государства достаточно полно изучена применительно к периоду конца 1920-х гг. Что же касается 1930-х гг., то даже в специальных монографических исследованиях анализу налогообложения как фактора раскулачивания не уделяется достаточного внимания2.
В данном разделе сборника предпринимается попытка частичного заполнения обнаруженного историографического пробела. Объектом реконструкции в нем является кампания 1930/31 г. по выявлению (учету) хозяйств, относимых к кулацким, для их обложения сельскохозяйственным налогом.
Поиск кулаков, имеющий фискальный характер, начался в СССР в 1928 г. В предшествующий период советское законодательство не выделяло зажиточных крестьян и даже кулаков как особую категорию налогоплательщиков. У всех крестьян, выплачивавших сельскохозяйственный налог (от него освобождались т.н. маломощные хозяйства) независимо от их принадлежности к той или иной социально-имущественной группе, в облагаемую базу, от которой на основе единой прогрессивно-подоходной шкалы исчислялась сумма налога, включалась определенная часть годового дохода от сельского хозяйства и неземледельческих занятий.
С 1928/29 финансового года согласно утвержденному ЦИК и СНК СССР Положению о едином сельскохозяйственном налоге3 в облагаемую базу хозяйств, "особо выделяющихся из общей крестьянской массы в данной местности своей доходностью и при том нетрудовым характером своих доходов"*, стали включаться
10
все зафиксированные заработки5. Определение налога от всей совокупности доходов, несколько позднее получившее название индивидуального обложения, приводило к существенному возрастанию податного бремени для хозяйств, к которым оно применялось. Если на один крестьянский двор, облагаемый в обычном порядке, в 1928/29 г. в Сибирском крае в среднем приходилось 27 руб. сельхозналога, то на облагаемый индивидуально - 287 руб. Это в три раза превышало сумму, взысканную в этих же хозяйств в предыдущем году6. Всего в регионе в 1928/29 г. индивидуальное обложение было применено к 24,1 тыс. крестьянским дворам или к 1,6% от их общего количества (см. приложение № 1).
В следующем 1929/30 окладном году в систему обложения зажиточных хозяйств был внесен ряд существенных изменений7. Теперь их стали делить на "явно кулацкие" и "наиболее богатые" из них. Все кулаки без исключения лишались права на налоговые льготы, предоставляемые середнякам и беднякам. Обложению в индивидуальном порядке подлежали только "наиболее богатые кулацкие хозяйства". Их удельный вес следовало довести до 3% от числа крестьянских дворов в СССР. При этом вводилось ограничение, согласно которому в облагаемую базу таких хозяйств должен был включаться весь доход от сельхозпроизводства, а не его часть с условием, что сумма исчисленного дохода по каждому его источнику не будет более, чем на 75% превышать сумму дохода от аналогичной деятельности, рассчитанную по нормам для т.н. трудовых крестьянских хозяйств. В Положении о сельхозналоге определялся перечень признаков отнесения крестьянских дворов к категории "наиболее богатых" кулаков8. Совнаркомы союзных и автономных республик, край- и облисполкомы получали право вносить в этот перечень изменения, адаптируя его к местным условиям. Эти же органы должны были разработать и признаки "явно кулацких хозяйств ", лишаемых льгот9.
На основании законодательно установленного лимита местные органы власти получили конкретные задания по выявлению кулаков. "Ориентировочный контингент" хозяйств, облагаемых в индивидуальном порядке, в Сибирском крае должен был составить 3,5% от общего числа крестьянских дворов, а всех "явно кулацких" дворов-4%10.
Однако такого количества кулаков в сибирской деревне не было даже по данным официальной статистики. Начавшееся после XV съезда ВКП(б) экономическое наступление на них (увеличение налогообложения, ограничение землепользования, а также права аренды и найма рабочей силы, запрет кредитования и машиноснабжения, фактическое восстановление реквизиционной хлебной разверстки) вызвало сокращение удельного веса зажиточного крестьянства. Если в материалах весенней гнездовой динамической переписи 1927 г. к категории "мелкокапиталистических производителей" (кулаков) было отнесено 6,7% сельских дворов Сибирского края, то обработанная по аналогичной методике весенняя перепись 1929 г. зафиксировала всего лишь 1,8% таких дворов11.
Снизилась и состоятельность крестьян, причислявшихся к данной группе: размер посева в расчете на одно хозяйство, отнесенное в 1927 г. в разряд кулацких и оставшееся там же в 1929 г., уменьшился с 10,7 до 9,4 га, количество голов рабочего скота с 3,2 до 2,4, коров - с 3,8 до 2,812.
Власти игнорировали социальные сдвиги в деревне. В соответствии с указаниями Центра летом 1929 г. в Сибири началась широкомасштабная кампания по выявлению кулаков. К началу октября финансовые органы края обнаружили 61,9 тыс. хозяйств, отнесенных к кулацким (4% от общего числа хозяйств), 43,6 тыс. (2,8%) из
11
них обложили индивидуально. Подобные результаты учета не удовлетворяли ни местное, ни центральное руководство. По мнению ревизовавшего сибкрайфинуправ-ление старшего инспектора Наркомата финансов РСФСР М.В. Яковлева, число хозяйств, облагаемых в индивидуальном порядке в крае можно было довести как минимум до 50,6 тыс. При этом, он считал, что в Сибири насчитывается до 150 тыс. кулацких дворов (см. приложение № 1).
Поиск кулаков продолжился. К 15 декабря 1929 г. обнаружили 68,1 тыс. кулацких хозяйств (4,4%), провели индивидуальное обложение 51,5 тыс. из них (3,3%), а к 15 марта 1930 г. - соответственно 75,4 тыс. (4,9%) и 63,3 тыс. (4,1%) дворов13. Налог на одно облагаемое индивидуально хозяйство в 1929/30 г. (в территориальных рамках будущего Западно-Сибирского края) составил 239,5 руб., а на одно трудовое хозяйство - 16,4 руб. На 1 февраля 1930 г. кулаки уплатили 41% собранной в Сибирском крае суммы сельскохозяйственного налога14.
Усиление податного гнета, который сочетался с углублением мероприятий по ограничению возможностей хозяйственной деятельности зажиточных крестьян и жестким политическим прессингом, ускорило процесс раскулачивания деревни. Так же, как и в годы гражданской войны, часть бывших кулаков разорилась, часть самостоятельно сократила размеры своих хозяйств ("самораскулачилась"). Постоянно увеличивалось число крестьянских дворов, подвергавшихся административной экспроприации. В итоге к началу 1930 г. кулачество как социально-имущественная группа деревни свое существование фактически прекратило.
Несмотря на это, генеральный секретарь правящей партии И.В. Сталин в конце декабря 1929 г. объявил о переходе "от политики ограничения эксплуататорских тенденций кулачества <...> к политике ликвидации кулачества как класса"15. В рамках этого "нового" курса большевистский режим провел массовую операцию по насильственной административной экспроприации хозяйств, отнесенных к кулацким, и их депортации за пределы постоянного места жительства. В Сибири к лету 1930 г. было раскулачено более 50 тыс. дворов (включая экспроприированных по судебным решениям и распроданным по пятикратному обложению), 16 тыс. семей выслали в необжитые районы, 10,5 тыс. человек ("контрреволюционный кулацкий актив <...> и наиболее злостные махровые одиночки") заключили в тюрьмы, лагеря или частично уничтожили16.
Параллельно с массовым раскулачиванием финансовые органы страны вели подготовку к новой налоговой кампании. Поскольку первоначально предполагалось ликвидировать кулаков только в районах сплошной коллективизации, то было решено в остальных районах в 1930/31 г. продолжать облагать их в индивидуальном порядке. По мере распространения массовой коллективизации и ликвидации кулачества на все новые и новые районы на местах появились предложения привлекать совершенно разоренные семьи бывших кулаков не к денежному налогу, который они будут не в состоянии исполнить, а к трудовой повинности (см. приложение № 2). Провал попыток уже зимой - весной 1930 г. загнать большую часть крестьян в колхозы привел к отказу от реформирования налоговой системы и сохранению в ее рамках индивидуального обложения.
Тем не менее некоторые изменения в закон о сельхозналоге были внесены. По сравнению с 1928/29 г. расширился перечень признаков отнесения хозяйства к категории кулацкого; индивидуальному обложению подлежали все выявленные кулацкие хозяйства, а не только "наиболее богатые" из них; отменялся семидесятипроцентный лимит на включение в облагаемую базу доходов от сельхозпроизводства; для обла
12
гаемых в.: индивидуальном порядке вводилась особая более крутая прогрессивно-подоходная шкала исчисления налога (см. ст. "23 февраля" 1930 г. Хроники).
В соответствии с новым Положением о едином сельскохозяйственном налоге летом 1930 г. началась кампания по выявлению хозяйств, подлежащих индивидуальному обложению, ход которой подробно излагается в следующей ниже хронике. Вначале кампания разворачивалась довольно вяло. Во-первых, в деревне к этому времени зажиточных крестьян просто не осталось. Для местных функционеров это было очевидно. А зачислять других жителей села в кулаки они боялись. Подкрепленное организационно-репрессивными мерами, осуждение "антисередняцких перегибов", допущенных в ходе массовой коллективизации, было еще слишком свежо в памяти. На 25 июня в Сибири удалось обнаружить всего 1,5 тыс. хозяйств, подпадающих под перечень кулацких признаков (см. ст. "2 июля").
Отсутствие в деревне кулаков для лидеров режима очевидным не являлось. Более того, они пребывали в уверенности, что сельская буржуазия и политически, и экономически еще далеко не разгромлена. В связи с этим местным органам был отдан неоднократно продублированный на всех уровнях управления приказ "изжить настроения об отсутствии кулака". Кампания оживилась. На 1 июля в Сибирском крае нашли уже 4,4 тыс. хозяйств, облагаемых в индивидуальном порядке, а на 20 июля — 7,8 тыс. (см. ст. "11 июля" и "27 июля").
Многие из них оказались беднее т.н. трудовых единоличных дворов. Рвение местных функционеров вызвало поток жалоб со стороны крестьян, справедливо не считающих себя не только кулаками, но даже зажиточными. В ответ на это "левые загибы" вновь были осуждены. ЦИК и СНК СССР в своем постановлении от 23 июля 1930 г. указали на недопустимость индивидуального обложения середняков и отозвали право СНК союзных и автономных республик край- и облисполкомов расширять приведенный в общесоюзном Положении о сельхозналоге перечень признаков зачисления единоличного хозяйства в разряд кулацких. Кроме того, в этот перечень вносился ряд поправок, заключающихся в определении нижних границ отнесения того или иного вида заработка к категории нетрудовых (см. ст. "23 июля"). В последующих за постановлением нормативных актах содержалось требование исключить из списка хозяйств, облагаемых в индивидуальном порядке, те из них, которые не подпадают под действие новой редакции общесоюзного перечня кулацких признаков. В то же время местные органы призывались к тому, чтобы продолжить выявление дворов, этим признакам соответствующим.
В Западно-Сибирском крае, который в конце лета 1930 г. выделился из состава Сибирского, на 20 июля было выявлено 5233 хозяйства, подлежащие индивидуальному обложению. 2299 из них исключили из списков кулацких после их пересмотра, а 1377 выявили дополнительно. В итоге к концу октября в этих списках оказалось 4371 хозяйство или 0,4% от общего числа единоличных дворов17. В других регионах страны кулаков оказалось ненамного больше. Это в очередной раз вызвало изменение направления движения политических качелей.
Уже с начала осени 1930 г. стал нарастать вал директивных актов, в которых требовалось усилить работу по выявлению и обложению кулацких хозяйств. В конце ноября председатель СНК РСФСР Д.Е. Сулимов фактически дезавуировал постановление ЦИК и СНК СССР от 23 июля 1930 г., в котором приводился исчерпывающий и не подлежащий никакой корректировке на местном уровне перечень признаков хозяйств, подлежащих индивидуальному обложению. В его письме на места рекомендовалось подходить к этому перечню неформально, а список признаков существенно
13
дополнялся (см. ст. "30 ноября"). В конце декабря указанное постановление было отменено. ЦИК и СНК СССР 23 декабря вернули СНК союзных и автономных республик, край- и облисполкомам отобранное у них право видоизменять перечень кулацких признаков "применительно к местным условиям". Его расширение рассматривалось как надежный инструмент полного выявления всех кулацких хозяйств (см. ст. "23 декабря").
Применение "творческого" подхода привело к увеличению количества хозяйств, официально отнесенных к кулацким. На 1 января 1931 г. в Западно-Сибирском крае обнаружили 5263 кулака, облагаемых в индивидуальном порядке, на 26 января - 6210, на 8 февраля - 7161, на 20 февраля - 9650, на 1 марта - 9789, что составляло около 0,9% от общего числа единоличных дворов18.
По своей состоятельности т.н. кулаки мало чем отличались от остальных единоличников. По итоговым данным налогового учета на один двор, облагаемый индивидуально, в среднем приходилось 3,0 га посева, 1,4 рабочих лошади и 1,3 головы взрослого КРС, а на единоличный трудовой - соответственно 2,9 га, 1,3 и 1,4 головы. Значительной была лишь разница в размерах неземледельческих заработков - 116 и 33 руб. (табл.1). Судя по этим данным, в индивидуальном порядке облагались либо разорившиеся семьи бывших кулаков19, либо дворы, имеющие неземледельческие заработки, без разбора относимые к "нетрудовым" доходам. Тем не менее сумма сельхозналога на хозяйство, причисленное к кулацким, почти в 15 раз превосходила обложение остальных единоличников, выплачивающих этот налог - 227 и 15 руб.20
При этом следует иметь в виду, что сельхозналог в 1930/31 г. составлял лишь 45% от суммы обязательных денежных платежей, предварительно начисленной на один облагаемый в индивидуальном порядке двор. Еще 34% приходилось на самообложение, 12% - на обязательные страховые платежи, 5% - на налог с лиц, лишенных прав быть сельисполнителями, и 4% - на налог с лиц, лишенных права служить в Красной Армии21. С введением в январе 1931 г. обязательного сбора на хозяйственное и культурное строительство (позднее получившего название культсбора), который для кулаков равнялся окладу сельхозналога22, удельный вес последнего в денежных платежах еще более снизился.
Параллельно с ограблением крестьян, объявленных властями кулаками, с помощью многочисленных налогов, натуральных податей и трудовых повинностей продолжалась практика их депортации на места спецпоселения. В Западно-Сибирском крае в первой половине 1931 г. эта участь постигла более 44 тыс. семей23. Казалось бы, после этого кулаков в деревне остаться просто не могло. Однако в Положении о сельхозналоге на 1931 окладной год система обложения в индивидуальном порядке была полностью сохранена, а усилия по выявлению хозяйств, такому обложению подлежащих, не прекратились. На 1 мая 1931 г. в списках райфинотделов Западно-Сибирского края оказалось 11711 хозяйств, причисленных к кулацким. В мае - начале июня 9691 из них выслали с постоянного места жительства на спецпоселение. В списках осталось чуть более 2-х тысяч дворов24. Но поиск кулаков продолжился. Западно-Сибирский крайисполком 21 июня 1931 г. принял по этому поводу специальное постановление, которое обязывало районные органы "с исчерпывающей полнотой" провести индивидуальное обложение, уделив при этом особое внимание "методам выявления скрытых форм эксплуататорской деятельности, разоблачения на основе широкой общественной кампании всех ухищрений кулачества и решительной борьбе с оппортунистическим настроением отдельных звеньев аппарата"25.
14
Под давлением сверху до конца года на местах умудрились обнаружить еще около 1700 дворов, записанных в кулацкие16. Но и это не считалось пределом.
Таблица 1
Состоятельность крестьянских хозяйств Западной Сибири в 1929—1932 гг. (по данным налогового учета) *
Показатели 1929 г. 1930 г. 1931 г. 1932 г. 1933 г.
Трудовые единоличные хозяйства"
Число хозяйств, тыс. 1265,81 1132,85 560,21 398,46 361,12
В среднем на одно хозяйство приходится: Посева, га 4,45 2,92 3,64 1,50 2,02
Лошадей , голов 1,51 1,27 1,54 0,71 0,61
КРС*", голов 1,80 1,37 1,56 0,52 0,44
_ *** Овец и коз ,голов 4,30 2,73 нет свед. 0,54 0,36
Неземледельческих заработков, руб. 10,03 33,06 16,75 50,65 125,79
Сельхозналога, руб. 10,87 10,45 12,80 13,42 24,92
Хозяйства, облагаемые в индивидуальном порядке
Число хозяйств 48,27 6,21 5,30 1,15 3,34
В среднем на одно хозяйство приходится: Посева, га 8,30 3,01 3,56 1,10 2,17
_ „■*»*■.....
Лошадей , голов 2,50 1,38 1,66 0,47 0,46
КРС , голов 2,70 1,31 1,57 0,40 0,50
-------. iti
Овец и коз ,голов 10,16 3,73 4,44 0,80 0,61
Неземледельческих заработков, руб. 234,00 115,90 138,64 249,36 нет свед.
Сельхозналога, руб. 239,47 227,40 226,27 171,24 415,63
*ГАНО, ф.Р-6, оп.1, д.1722, л.308; д.1820, л.11—15; д.2150, л.115, 121. Рассчитано в границах Западно-Сибирского края 1930—1933 гг.
**В 1929—1930 гг., включая освобожденных от уплаты сельхозналога, в 1931—1933 гг. только облагаемые сельхозналогом.
^Сельхозналогом облагались и соответственно учитывались лошади старше 4-х лет, КРС старше 3-х лет, перезимовавшие овцы и козы.
В начале 1932 г. районные власти получили жесткую установку на интенсификацию этой работы. И к 1 апреля в кулацких списках находилось уже 9543 хозяйства27. В этом же году центральными органами государственного управления было принято решение значительно увеличить денежные платежи с хозяйств, облагаемых в индивидуальном порядке. Теперь ставки самообложения и культсбора с кулаков составляли не по 100% оклада сельхозналога, как в предыдущем году, а по 200%. Кроме того, для них в три раза против размеров, принятых для трудовых единоличных хозяйств, повышались ставки обязательных страховых платежей28. По нашим подсчетам, сумма денежных обязательств, начисленная на облагаемые индивидуально дворы, как минимум в три раза превышала их совокупный годовой доход, зафиксированный налоговыми органами. Естественно, что таких денег они заплатить не могли. В ответ на это следовали опись и почти полная распродажа имущества. К зиме 1932 г.
15
кулацкими в Западно-Сибирском крае продолжало числиться лишь 1152 двора2*. Они засевали пашни и имели скота меньше, чем хозяйства, облагаемые сельхозналогом в обычном порядке, т.е. официально относимые к середняцким (беднота от налога освобождалась), и по-прежнему превосходили их лишь размерами неземледельческих заработков (табл.1).
Итоги выявления кулаков в 1932 г. вновь получили негативную оценку и следующий, 1933 г. традиционно начался с усиления "изыскательских работ". Однако к 1 марта местные власти с трудом сумели подвести под категорию кулацких лишь 1776 дворов. Ситуация изменилась после отмены наркоматом финансов СССР годичного срока давности по привлечению к обложению в индивидуальном порядке. Теперь облагать индивидуально можно было любое хозяйство, которое когда-либо имело хоть один кулацкий признак, но к индивидуальному обложению за это по какой-то причине не привлекалось. На 13 марта 1933 г. в Западно-Сибирском крае в списках кулацких значилось уже 2524 двора, на 1 апреля - 3770, на 10 апреля - 4120, на 20 апреля - 4966 и на 1 мая - 5406 дворов30.
Вскоре возможности отнесения крестьянских хозяйств в разряд кулацких еще более расширились. Утвержденное ЦИК и СНК СССР 25 мая 1933 г. Положение о сельскохозяйственном налоге на 1933 г. предусматривало обязательное обложение в индивидуальном порядке хозяйств, "злостно" не выполняющих посевных планов и иных государственных обязательств31. В связи с этим к кулакам в крае прибавили еще около 2,5 тыс. единоличников32.
Хозяйства, не способные исполнить натуральные подати и повинности, не могли выполнить и денежных. Наложенные на них налоговые суммы переходили в безнадежную недоимку. С тем, чтобы подобные хозяйства не разорять, а стимулировать к исполнению обязанностей перед государством, в 1934 г. их обложение в индивидуальном порядке было прекращено. Сельхозналог у "злостников" теперь исчислялся так же, как и у остальных единоличников, но его сумма затем удваивалась. Индивидуальному обложению подлежали хозяйства, имеющие только чисто кулацкие признаки33.
Убежденность руководителей органов государственного управления в наличии в деревне многочисленного кулачества оставалась непоколебимой ив 1934 г. В многочисленных директивах и циркулярах от местных властей требовалось увеличение количества выявленных кулаков34. Несмотря на жесткий прессинг сверху, на территории Западно-Сибирского края в этом году удалось обложить в индивидуальном порядке только 458 хозяйств (в том числе в новых границах края - 366)35.
Бесперспективность поиска кулаков стала очевидной для всех лишь в 1935 г. Кроме того, изменились и цели налоговой политики в деревне. Теперь следовало разорять не только т.н. кулаков, а вообще всех единоличников. В связи с этим задача выявления хозяйств для их индивидуального обложения с повестки дня была практически снята. В 1935 г. в крае нашли 179 кулацких дворов36. С 1936 г. не все крестьяне, облагаемые в индивидуальном порядке, стали считаться кулаками. В соответствующей статье Положения о сельхозналоге определялось, что индивидуальному обложению подлежат хозяйства, имеющие нетрудовые доходы, "в том числе кулацкие хозяйства"*1. В 1936 г. в Западно-Сибирском крае в числе индивидуалов значился 81 двор (на территории будущей Новосибирской области - 27). О том, сколько из них считалось кулацкими, документы не сообщают. В 1937 г. в Новосибирской области облагалось индивидуально 26, в 1938 - 52 единоличных хозяйства38.
16
Осенью 1939 г. Верховный совет СССР принял новый закон о сельхозналоге, в котором отсутствовали и особый порядок обложения и само понятие "кулак"39. Тем самым на уровне налогового законодательства оформлялся сделанный большевистскими теоретиками вывод об окончательном уничтожении на территории СССР последнего эксплуататорского класса - кулачества40. В действительности же подтверждался ставший важной вехой процесса раскрестьянивания деревни факт ликвидации зажиточности - социального феномена, присущего крестьянству как классу.
2См.: ИвницкийН.А. Классовая борьба в деревне и ликвидация кулачества как класса (1929—1932 гг.). 3VL, 1972. С.293—294; Гущин Н.Я. Классовая борьба и ликвидация кулачества как класса в сибирской деревне (1926—1933 гг.). Новосибирск, 1972. С.239; Он же. "Раскулачивание" в Сибири (1928—1934 гг.): методы, этапы, социально-экономические и демографические последствия. Новосибирск, 1996. С. 120.
3Собрание законов и распоряжений Рабоче-Крестьянского правительства СССР (СЗ СССР). 1928. № 24. Ст.212.
4В постановлении СНК РСФСР от 18 мая 1928 г. "Об основных положениях проведения закона о едином сельскохозяйственном налоге на 1928-29 г." к т.н. нетрудовым доходам относились заработки от служения религиозному культу; сдачи внаем сложных сельхозмашин (кроме сеялок), помещений; сдачи в аренду земли; от промысловых предприятий при условии использования на них найма рабочей силы или механического двигателя, а также "от всяких [других] источников нетрудового характера". - Собрание узаконений и распоряжений Рабоче-Крестьянского правительства РСФСР (СУ РСФСР). 1928. № 72. Ст.511.
Облагаемая база от сельхозпроизводства в т.н. трудовых крестьящких хозяйствах продолжала рассчитываться по нормам доходности, определяемым для каждой союзной республики, а затем АССР, края (области), округа, района. Для Сибирского края в 1928/29 г. они составляли 37 руб. с каждого га посева, 120 руб. с 1 га огорода, по 15 руб. с каждой головы рабочего скота или взрослого КРС и т.п. Считалось, что эти суммы ниже реального дохода, получаемого крестьянами от указанных объектов обложения. Неземледельческие заработки у крестьянских хозяйств должны были учитываться в полном объеме, но в облагаемую базу включалась их определенная доля (от кустарных промыслов - от 35 до 50% годового дохода, от отхожих промыслов - от 10 до 25%, от сдачи внаем сложных сельхозмашин, кроме сеялок -весь годовой доход). - Там же.
6Гущин Н.Я. Классовая борьба и ликвидация кулачества... С. 151—152.
7СЗ СССР. 1929. № 12. Ст. 103.
8Обложению сельхозналогом в индивидуальном порядке подлежали хозяйства: а) скупающие сельхозпродукты или сырье с целью перепродажи, занимающиеся торговлей или ростовщичеством; б) систематически применяющие наемную рабочую силу; в) имеющие промысловое заведение при условии использования на нем наемной рабочей силы или применения механического двигателя, а также имеющие водяную или ветряную мельницу с двумя или более поставами; г) сдающие в аренду постоянно или на сезон оборудованные помещения под жилье, торговое заведение или промысловое предприятие.
*В постановлении СНК РСФСР от 22 марта 1929 г. устанавливалось, что налоговых льгот лишаются хозяйства, облагаемые в индивидуальном порядке, а также хозяйства, которые облагаются в обычном порядке, но имеют следующие "кулацкие" признаки: а) систематическая сдача внаем сложных сельхозмашин; б) наличие промыслового заведения при условии применения на нем механического двигателя или найма рабочей силы; г) аренда пашни в размерах, превышающих т.н. трудовую норму, аренда промышленных садов и огородов, при условии систематического применения для их обработки наемной рабочей силы. (СУ РФ. 1929. № 32.
17
Ст.ЗЗО). Российский Совнарком 6 апреля добавил к этому списку пункт V , согласно которому льгот лишались хозяйства, облагаемые в обычном порядке, но при этом систематически использующие найм рабочей силы. - Там же. № 333. 10ГАНО, ф.Р-47, оп.1, д.940, л.38.
1 'Гущин Н.Я. Классовая борьба и ликвидация кулачества... С. 105,140.
,2Сдвиги в сельском хозяйстве СССР между XV и XVI партийными съездами. Стат. сведения по сельскому хозяйству СССР за 1927—1930 гт. М., 1931. С.73.
13ГАНО, ф.Р-47, оп.1, д.940, л.130; ф.Р-6, оп.1, д.1650, л.169; д.1722, л.308; д.1731, л.44. В начале 1930 г. в ряде округов делить кулаков на две категории перестали. Так, Омский окр-финотдел 20 января предложил райисполкомам и райфинотделам провести индивидуальное обложение всех выявленных "явно кулацких" дворов, а не только "особо богатых". При этом для всех кулаков устанавливалась максимальная надбавка (75%) к облагаемой базе, исчисленной по нормам, принятым для трудовых крестьянских хозяйств. - Там же, д.1731, л.44.
14Гущин Н.Я. Классовая борьба и ликвидация кулачества... С. 151.
15Сталин И.В. Соч. Т.12. С.170.
16Гущин Н.Я. Классовая борьба и ликвидация кулачества... С.214. 17ГАНО, ф.Р-47, оп.1, д.940, л.297.
18Там же, ф.Р-6, оп.1, д.1721, л.139, 536, 636; д.1722, л.124об., 307, 308.
19С 1930 по весну 1933 г. законодательно был установлен годичный срок давности привлечения к обложению в индивидуальном порядке. В соответствии с ним хозяйство, имевшее кулацкие признаки в предыдущем году, но по какой-либо причине к индивидуальному обложению не привлеченное, а к началу текущего года уже разорившееся ("самораскулачившееся"), все равно подлежало отнесению в разряд кулацких со всеми вытекающими отсюда последствиями. В то же время бывшее кулацкое хозяйство, разорившееся в позапрошлом году, в индивидуальном порядке не облагалось.
20ГАНО, ф.Р-6, оп.1, д. 1722, л.308.
21Рассчигано: ГАНО, ф.Р-6, оп.1, д. 1732, л.438.
22Известия. 1931. Юянв.
23Гущин Н.Я. "Раскулачивание" в Сибири... С. 111,114.
24ГАНО, ф.Р-6, оп.1, д.1812, л.565; д.1946, л.38. В мае - июне 1931 г. в Западно-Сибирском крае с постоянного места жительства были депортированы 43852 крестьянские семьи (Гущин Н.Я. "Раскулачивание" в Сибири... С. 114). Факт, что из них только 9,7 тыс. семей подлежали обложению в индивидуальном порядке, свидетельствует о том, что абсолютное большинство из выселяемых были настолько бедны, что не подпадали под очень широко трактуемые кулацкие признаки.
25Сборник постановлений и распоряжений президиума Западно-Сибирского крайисполкома, его управлений и отделов. 1931. № 42. Ст.533.
26ГАНО, ф.Р-6, оп.1, д.1946, л.38.
27Тамже, д.1812, л.575.
28СЗ СССР. 1932. № 46. Ст.272; № 65. Ст.376; 1933. № 5. Ст.31. 29ГАНО, ф.Р-6, оп.1, д.2150, л.121. 30Там же, д.1944, л.29,124, 137,138. 31СЗ СССР. № 32. Ст. 1886. 32ГАНО, ф.Р-6, оп.1, д.2149, л.300.
33СЗ СССР. 1934. № 30. Ст.231б. Принятый СНК РСФСР на 1934 г. перечень признаков отнесения единоличных хозяйств в разряд кулацких приводится в ст. "1 июня" 1934 г., раздел П. О западносибирском перечне см. там же, ст. "13 июня".
34См. раздел П, статьи "1 июня", "29 июня", "5 июля", "23 июля", "9 августа", "10 августа", "26 августа", "27 августа", "28 августа", "29 августа", "13 сентября", "15 сентября", "23 сентября", "27 сентября", "И октября", "26 октября", "31 октября", "4 ноября", "13 ноября", "15 ноября", "24 ноября", "5 декабря" 1934 г.
35ГАНО, ф.Р-6, оп.1, д.2370, л.145,196, 198.
36Там же, д.2622, л.20.
37СЗ СССР. 1936. № 40. Ст.340.
18
ИНСТИТУТ ИСТОРИИ
КОМИТЕТ ГОСУДАРСТВЕННОЙ АРХИВНОЙ СЛУЖБЫ АДМИНИСТРАЦИИ НОВОСИБИРСКОЙ ОБЛАСТИ
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ НОВОСИБИРСКОЙ ОБЛАСТИ
80-летию Сибархива посвящается
ПОЛИТИКА РАСКРЕСТЬЯНИВАНИЯ В СИБИРИ
Вып. 1
ЭТАПЫ И МЕТОДЫ ЛИКВИДАЦИИ КРЕСТЬЯНСКОГО ХОЗЯЙСТВА. 1930 -1940 гг.
Ответственные редакторы: В.А. Ильиных, O.K. Кавцевич
Новосибирск 2000
ББК 63.3(2)714
https://drive.google.com/file/d/0B96SnjoTQuH_bG9HTjNZdXFtM2s/edit?usp=sharing
Рецензенты: доктор исторических наук С.А. Красильников доктор исторических наук И.С. Кузнецов кандидат исторических наук А.А, Николаев
Утверждено к печати Ученым советом Института истории СО РАН
П 504 Политика раскрестьянивания в Сибири. Вып.1: Этапы и мето-
ды ликвидации крестьянского хозяйства. 1930—1940 гг. Хроникально-документальный сборник. Новосибирск: Издательство ИДМИ, 2000. 214 с.
Составители: Т.М Бадалян, О.В. Выдрина, В.А. Ильиных, И.Б. Карпунина, А.П. Мелентьева, И.В. Самарин, Л.С. Пащенко.
Предлагаемый читателю сборник открывает серию хроникально-документальных публикаций с единым заголовком, посвященную проблемам раскрестьянивания деревни. Осуществленная в нем реконструкция хода и итогов трех хозяйственно-политических кампаний 1930-х гг. позволяет выявить особенности основных этапов аграрной политики советского государства, которая привела к изменению внутренних и внешних характеристик семейного дворохозяйства как основы социальной самоорганизации крестьянства, а в конечном итоге и к его ликвидации.
Книга рассчитана как на профессиональных историков, так и на всех интересующихся историей сибирской деревни.
Сборник подготовлен при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проект № 98-01-00133). В финансировании издания участвовал Комитет государственной архивной службы Администрации Новосибирской области.
ISBN 5-88119-085-8
© Институт истории СО РАН
О Государственный архив Новосибирской области
ПРЕДИСЛОВИЕ
Проблема исторических судеб российского крестьянства является одной из ключевых для понимания специфики отечественной истории. В условиях современной общественной практики особую актуальность приобретает анализ социальных изменений в деревне, последовавших за началом массовой коллективизации. Основное содержание этих изменений сводится к относительно скоротечному и имеющему характер общественного катаклизма превращению крестьянства в принципиально новую социальную общность, которое можно определить термином социалистическое раскрестьянивание.
Раскрестьянивание - длительный и многомерный процесс, включающий в себя кардинальную трансформацию различных экономических, социальных, демографических и психологических характеристик крестьянства, определяющих его как класс. В основе превращения крестьянства в новую страту общества лежит ликвидация (единоличного) семейного хозяйства, представляющего базовую единицу его социальной самоорганизации. Но раскрестьянивание - это не только радикальная социально-классовая трансформация, но и политика государства, определявшая главное направление, ход и конечные результаты произошедшей метаморфозы. Без изучения данной политики объективная реконструкция социальных процессов в деревне невозможна. При этом важное значение приобретают региональные аспекты исследования темы, которые способствуют воссозданию целостной картины функционирования политического механизма в масштабах всей страны. Одним из важнейших сельскохозяйственных районов России в 1930-е гг. продолжала оставаться Сибирь.
Проблема коренной ломки аграрных отношений и социальной структуры деревни в сталинскую эпоху традиционно привлекала к себе внимание отечественных историков. Однако ее изучение долгое время тормозилось господством крайне политизированной концепции социалистической реконструкции деревни. Родившись на пене аграрно-крестьянской политики большевистского режима конца 1920-х - начала 1930-х гг., данная концепция была окончательно оформлена в "Кратком курсе истории ВКП(б)11. Новым изданием концепции "Краткого курса" в постсталинский период стала монография главноначальствующего над советскими историками-аграрниками СП. Трапезникова "Ленинизм и аграрно-крестьянский вопрос" (М, 1967. Т.1, 2; М, 1974. 2-е изд., доп.; М., 1983. 3-е изд., доп.). При этом названные выше официозы, имевшие для исторической науки в СССР характер своеобразных нормативных документов, устанавливали не только жесткие идеологические, но и достаточно ограниченные тематические рамки исследований. Благословленный свыше реестр вопросов, которые надлежало освещать историкам, можно свести к следующему набору: сплошная коллективизация крестьянских хозяйств; классовая борьба в деревне и ликвидация кулачества как класса; трудовое перевоспитание бывших кулаков; политическое и организационно-хозяйственное укрепление колхозов; техническая реконструкция сельского хозяйства и подъем колхозного производства; повышение культурного уровня и материального благосостояния колхозного крестьянства.
Преодоление порожденной тоталитарной системой официозной исследовательской парадигмы началось в конце 1980-х - начале 1990-х гг. Для историков стали более доступными архивные фонды в центре и на местах. Началась активная публикация новых документальных материалов, появились аналитические работы (в том числе и сибиреведческие), в которых предпринимались попытки пересмотреть традиционные догмы и выдвинуть новое прочтение эпохи сталинской аграрной революции сверху. Однако преодолеть идеологические шоры оказалось гораздо легче, чем выйти
3
за рамки традиционного тематического круга. Основное внимание исследователей уделялось хотя и интерпретированным по-новому, но достаточно укоренившимся в отечественной историографии темам: массовой коллективизации; экспроприации крестьянских хозяйств, отнесенных к кулацким; крестьянской ссылке и другим видам антикрестьянских репрессий; судьбе спецпереселенцев; сопротивлению крестьянства политике государства; развитию сельскохозяйственного производства; материальному положению жителей деревни.
В то же время за пределами проторенных историографических магистралей остались многие стороны социальной, экономической и политической истории советской деревни в период ее кардинальной социалистической переделки. Среди них, в первую очередь, следует назвать осуществление государственной политики в сферах налогообложения, заготовок сельхозпродуктов и регулирования землепользования. Перечисленные аспекты экономической политики занимали первенство в ряду главных катализаторов процесса раскрестьянивания.
Подъем обнаруженной тематической целины или многолетней залежи, как правило, начинается с вовлечения в научный оборот максимально широкого корпуса источников. Далее следует детальное воспроизведение развития исследуемого исторического процесса. Свести воедино реализацию этих двух этапов исследовательской деятельности позволяют публикации, имеющие хроникально-документальный характер. К подобному жанру относится настоящий сборник.
Объектом освещения в сборнике являются три хозяйственно-политические кампании, проведенные властями в 1930-е гг. Первая из них - кампания 1930/31 г. по выявлению хозяйств, подлежащих обложению сельхозналогом в индивидуальном порядке (т.н. кулацких хозяйств). Вторая - по налогообложению единоличников в 1934 - начале 1935 г. И третья - по ограничению размеров личных подсобных хозяйств (ЛПХ) сельских жителей в конце 1938 - 1939 гг. При всей хронологической разбросанности и разнице конкретных целей эти кампании имеют достаточно высокую степень содержательного единства. Каждая из них является производной от политики раскрестьянивания и позволяет репрезентативно представить особенности трех ее последовательных этапов: 1929—1933 гг.; 1934—1938 гг.; 1939—1941 гг.
Первый этап, начавшийся в конце 1929 г., условно можно назвать антикулацким. В его ходе была осуществлена т.н. ликвидация кулачества как класса. Действенным методом ликвидации хозяйств, относимых к кулацким, помимо непосредственной административной экспроприации и высылки, стало их разорение непосильными денежными и натуральными налогами и всевозможными трудовыми повинностями. Естественно, что прежде, чем эти хозяйства обложить податями, их нужно было обнаружить. Поэтому выявление кулаков рассматривалось как одна из важнейших задач местных властей, выполнение которой жестко контролировалось руководящими партийными и советскими органами всех ступеней.
Антикулацкая направленность аграрной политики государства в данный период постоянно декларировалась на официальном уровне. В нормативно-законодательных актах присутствовал запрет распространять на середняков меры экономического и политического воздействия, применяемые к кулачеству. Постоянные нарушения этого принципа со стороны местных властей, которые фактически провоцировались сверху, получали грозную отповедь, а виновные строго наказывались.
Тем не менее ликвидация кулачества, в конечном итоге, подчинялась целям ликвидации крестьянства как класса самостоятельных товаропроизводителей в целом.
4
Публичное репрессирование крестьян, отнесенных к кулакам, помимо прочего, должно было воздействовать на деревню в целом. Представителям других ее слоев наглядно демонстрировалось, что может с ними статься в случае проявления какого-либо политического или экономического инакомыслия и инакодействия.
К 1934 г. возникают условия для смены вектора аграрно-крестьянской политики. Выявление кулаков все больше превращается в поиск в темной комнате давно уже там отсутствующей черной кошки. Масштабному развертыванию репрессий против середняков, т.е. единоличников, препятствовали достаточно серьезные законодательные рогатки, поэтому почти вся их тяжесть обрушилась на колхозников. В то же время приблизительно треть крестьянских хозяйств в России и примерно столько же в Западной Сибири, пережив бурю и натиск первых лет коллективизации и адаптировавшись к создавшимся политико-экономическим условиям, сохраняют свое единоличное состояние, да еще и живут несколько лучше, чем почти полностью ограбленные колхозники.
Ответ режима не заставил себя долго ждать. Несмотря на сохранение антикулацкой риторики в прессе и выступлениях официальных лиц, лозунг ликвидации кулачества с середины 1934 г. фактически сменяется лозунгом полной ликвидации класса крестьян-единоличников. Ранее существующие ограничители на применение к ним репрессий отменяются. Из-под удара выводятся лишь неспособные к какому-либо производительному труду и потому влачащие совершенно нищенское и беспросветное существование семьи стариков и инвалидов. Наиболее действенным методом ликвидации единоличных крестьянских хозяйств становится их налогообложение, которое приобретает реквизиционный характер. Однако на единоличников распространяются и иные меры воздействия, ранее официально применяемые лишь к кулакам. Среди них фигурирует даже ссылка. Так, весной 1935 г. в Западно-Сибирском крае была проведена операция по экспроприации и высылке на места спецпоселения нескольких сотен семей единоличников, обвиненных в "злостном" невыполнении планов посева.
Следует отметить, что в период с 1934 по 1938 г. происходит некоторая либерализация государственной политики по отношению к колхозникам. С одной стороны, льготы, даваемые членам колхозов, должны были побуждать единоличников вступать в них, а с другой - улучшить достаточно тяжелое материальное положение колхозного крестьянства. Последней цели отвечало увеличение дозволенных размеров личных подсобных хозяйств.
Воспользовавшись этим, многие колхозники стали отдавать предпочтение работе на личных подворьях в ущерб приносящему лишь минимально необходимые средства для существования "общественному" хозяйству. В связи с этим большевистский режим, ликвидировав абсолютное большинство единоличных крестьянских хозяйств, вновь производит серьезную коррекцию аграрной политики. Основные усилия местных властей теперь направляются на борьбу с экономическим инакодействием крестьян-колхозников. В конце 1938 г. начинается длительная кампания по изъятию "излишков" земли и скота в их ЛПХ. Параллельно происходит существенное увеличение и ужесточение податного гнета по отношению к владельцам личных подворий. У них изымается не только прибавочный, но и часть необходимого продукта. Государство, фактически закончив ликвидацию крестьянских хозяйств, перешло к ликвидации возможностей его возрождения.
Начавшийся на рубеже 1938 и 1939 гг. особый этап развития политики раскрестьянивания был прерван Великой Отечественной войной, но получил свое логиче
5
ское продолжение в послевоенный период, когда большевистский режим не только возобновил, но и усилил борьбу с колхозным крестьянством. При этом дело не ограничилось установлением разорительной налогово-податной системы и конфискацией "излишков" земли и скота, но дошло и до крестьянской ссылки, объектом которой в 1948 г. стали т.н. "околоколхозники" и "тунеядцы".
Таким образом, анализ освещаемых в настоящем издании хозяйственно-политических кампаний позволяет вычленить последовательные этапы агро-крестьянской политики государства в 1930-е - начале 1940-х гг., выявить их особенности и показать основные методы ликвидации крестьянского хозяйства как центрального звена процесса раскрестьянивания советской деревни. В сборнике в хронологическом и в тематическом плане представлены далеко не все аспекты политики раскрестьянивания. Им открывается серия хроникально-документальных публикаций, издаваемых под единым заголовком "Политика раскрестьянивания в Сибири". В настоящее время ведется подготовка второго выпуска серии, в котором будет реконструирован ход хлебозаготовительных кампаний 1930/31, 1934 и 1940/41 гг.
Представляемый вниманию читателей первый выпуск сборника структурно разделен на три части, соответственно посвященных вышеуказанным кампаниям. Каждая часть состоит из вводной аналитической статьи, хроники и документального приложения. В хрониках, которые и по объему, и по содержанию являются основой сборника, реконструируется не столько событийный ряд, сколько последовательность властных решений, которые собственно и являются основной составляющей политики, понимаемой как деятельность государственной власти в сфере управления. Отсюда и выбор базовых типов источников для написания хроник. Это законодательные, нормативные и директивно-распорядительные акты центральных и • краевых (областных) партийных, советских, финансовых и иных хозяйственных органов. Преобладающую часть источникового корпуса составляют ранее не введенные в научный оборот архивные документы. Их дополняют материалы, опубликованные в законодательных сборниках (СЗ СССР, СП СССР, СУ РСФСР, сборники постановлений и распоряжений президиумов Западно-Сибирского крайисполкома и Новосибирского облисполкома) и периодической печати ("Правда", "Известия", "Советская Сибирь", "Ведомости Верховного Совета СССР") 1930-х гг. При этом в качестве директивно-распорядительных актов нами рассматриваются не только содержащиеся в прессе постановления, резолюции, приказы и т.п., но и помещенные в центральных и краевых органах печати передовые или иные заглавные статьи, поскольку они рассматривались низовыми властными структурами и по существу являлись прямыми распоряжениями вышестоящих органов государственного управления, требующими немедленного исполнения. Зачастую подобные статьи просто дублировали не публиковавшиеся в открытой печати постановления и распоряжения.
К каждому документу, содержание которого излагается или цитируется (цитируемый текст набран курсивом) в соответствующей статье хроники, в ее подстрочнике при необходимости дается фактологический и археографический комментарий. При этом буквенная сноска означает отсылку к фактологическому комментарию, а цифровая - к легенде, содержащей выходные данные, в случае же с архивным источником - и следующие сведения о нем: его вид, заголовок, гриф, дата исходящей и входящей делопроизводственной регистрации, адресант, адресат, подписи. Данная информация приводится при условии ее отсутствия в тексте статьи, а также наличия в самом документе. В том случае, если его подлинник не обнаружен, для написания статьи хроники без оговорок используется копия того времени.
6
Минимизация археографической информации по сравнению с практикой, принятой при полной публикации архивных документов, связана со спецификой избранного жанра воспроизведения их содержания. Для составляемых в данном сборнике хроник важен не показ особенностей ведения делопроизводства в исследуемый период, а реконструкция механизма принятия и трансляция властного решения. Если это отвечает задаче анализа механизма власти, легенда дополняется описанием или цитированием делопроизводственных и иных рукописных помет, содержащихся в источнике.
В качестве приложений к каждому разделу полностью или частично публикуется ряд наиболее информационно насыщенных документов справочно-аналитического характера, описывающих предысторию, ход, итоги и последствия соответствующих хозяйственно-политических кампаний и представляющих различный уровень анализа - от районного до краевого (областного), включая справки центральных контрольно-ревизионных служб.
Каждый документ, помещенный в приложении, имеет порядковый номер, редакционный заголовок, содержит указание места и времени его написания, авторства и должности автора, легенду. Заголовки даны составителями. В кавычках оставлены самоназвания документов. Те из них, которые публикуются в извлечении, имеют в заголовке предлог "из". Если в самом документе нет сведений о времени написания, авторе и его должности, они устанавливались по сопроводительным материалам, содержанию текста и дополнительным источникам. Установленные таким образом сведения приводятся в квадратных скобках. Легенда содержит более полную археографическую информацию о документе, включая определение степени подлинности, способа воспроизведения, а также описание или воспроизведение сопроводительных писем, помет, резолюций, бланков, штампов. Следует особо отметить, что к подлинникам составители относили не только первые, но и другие, соответствующим образом оформленные экземпляры размноженного письма, докладной записки и т.п. (т.н. дублетные экземпляры), даже если их отправители употребили формулу "копия - таким-то"*.
Публикация текстов документов в приложении, цитирование в хроникальных статьях осуществляются по следующим правилам. Все языковые погрешности и стилевые особенности публикуемых текстов передаются дословно, без исправлений, оговорки даются лишь в исключительных случаях в квадратных скобках. Без оговорок исправляются орфографические и синтаксические ошибки и осуществляется перевод на современную орфографию. Дописанный публикаторами текст (предположительное чтение утраченных или неразборчивых мест, пропущенные в источнике слова, буквы и цифры, раскрытие непринятых сокращений) приводится в квадратных скобках. Многоточия в угловых скобках означают пропуски в тексте при неполном их цитировании составителями. Воспроизводятся только авторские подчеркивания. Рукописный текст набран курсивом.
Абсолютное большинство излагаемых или публикуемых в настоящем издании архивных источников выявлено в Государственном архиве Новосибирской области
* Подобная методика определения подлинности документов применялась Н.Н. Покровским и С.Г.Петровым в сб. "Архивы Кремля: Политбюро и церковь. 1922—1925гг." Кн.1. М.-Новосибирск, 1997; Кн.2. М.-Новосибирск, 1998.
7
(ГАНО) . В процессе работы над сборником использовалось 14 фондов данного архива. Это фонда Западно-Сибирского крайкома ВКП(б) (ф.П-3), Западно-Сибирского крайисполкома (ф.Р-47), Новосибирского обкома КПСС (ф.П-4), Новосибирского облисполкома (ф.Р-1020), Западно-Сибирского краевого финансового управления (ф.Р-6), Западно-Сибирской краевой плановой комиссии (ф.Р-12), Управления краевого прокурора Сибири (ф.Р-20), Уполномоченного Комиссии советского контроля при СНК СССР по Новосибирской области (ф.Р-923), Новосибирского областного суда (ф.Р-1027), Новосибирского областного финансового отдела (ф.Р-1162), Иски-тимского райкома КПСС (ф.П-40), Легостаевского райкома КПСС (ф.П-67), Алек-сеевского райфинотдела (ф.Р-702), Бердского райфинотдела (ф.Р-1896). В целом на страницах данного издания (в хроникальных статьях и документальных приложениях) в научный оборот вводится около 200 документов, извлеченных из 63 архивных дел.
Выбор ГАНО в качестве базового архивохранилища, помимо концентрации в нем огромного массива необходимой информации, связан с организационными и финансовыми факторами. Это создает ряд проблем, в числе которых плавающие территориальные рамки изложения материала. Они меняются даже в рамках отдельных разделов. Так, ход кампании по выявлению кулаков в 1930/31 г. описывается вначале применительно ко всему Сибирскому краю, а затем - к выделившемуся из его состава Западно-Сибирскому краю. Налогообложение единоличных хозяйств с осени 1934 г. рассматривается без районов, отошедших к Омской области и Красноярскому краю. А рамки освещения кампании 1938—1939 гг. ограничены территорией Новосибирской области.
Однако изменение географических параметров на степень репрезентативности излагаемого материала, на наш взгляд, практически не влияет. Политика государства по отношению к крестьянству на всей территории Сибири, вне зависимости от административной принадлежности той или иной местности, так же как и в других регионах страны, проводилась по единому алгоритму, который задавался из Центра и им же жестко контролировался. Какой-либо принципиальной специфики аграрной политики для Западной или Восточной Сибири, Новосибирской области или Алтайского края не существовало. Исходя из этого, вполне правомерным является определение географических рамок сборника территорией Сибири в целом. Более того, материалы сборника достаточно представительны и по отношению ко всей России.
Хроникально-документальный сборник подготовлен коллективом сотрудников сектора аграрной истории Института истории СО РАН (ИИ СО РАН) и Государственного архива Новосибирской области. Идея и разработка концепции сборника принадлежит доктору исторических наук В.А. Ильиных. Руководство коллективом составителей и научную редакцию текста осуществляли д.и.н. В.А. Ильиных и директор ГАНО O.K. Кавцевич. Выявлением и отбором документов занимались О.В. Выдрина, д.и.н. В.А. Ильиных, Л.С. Пащенко, И.В. Самарин. Археографическую обработку архивных источников провела главный археограф ГАНО Л.С. Пащенко. Авторство вводных статей ко всем разделам принадлежит д.и.н. В.А. Ильиных. В составлении отдельных хроник принимали участие: I. - к.и.н. Т.М. Бадалян, д.и.н.
**
Исключение составляет лишь постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР "О нарушениях Устава сельскохозяйственной артели в колхозах Белорусской республики", выявленное д.и.н. С А. Красильниковым в Государственном архиве Российской Федерации и любезно предоставленное им составителям сборника. См. статью "4 декабря" 1938 г.
8
В.А. Ильиных, И.В. Самарин; П. - О.В. Выдрина, д.и.н. В.А. Ильиных, к.и.н. И.Б. Карпунина; III. - д.и.н. В.А. Ильиных, к.и.н. А.П. Мелентьева, Л.С. Пащенко. Документальные приложения составлялись и комментировались д.и.н. В.А. Ильиных. Компьютерный набор и верстку текста провела Е.П. Лунегова.
Составители сборника выражает благодарность за помощь в его подготовке зам. директора ИИ СО РАН д.и.н. С.А. Красильникову, младшему научному сотруднику ИИ СО РАН С.Г. Петрову, сотрудникам ГАНО Л.Г. Алексеевой, Н.Р. Веркутис.
В.А.Ильиных O.K. Кавцевич
9
L НАЙТИ КУЛАКОВ.
ВЫЯВЛЕНИЕ ХОЗЯЙСТВ, ОТНОСИМЫХ К КУЛАЦКИМ, В ХОДЕ СЕЛЬХОЗНАЛОГОВОЙ КАМПАНИИ 1930/31 г.
Составной частью политики раскрестьянивания российской деревни в 1930-е гг. было ее раскулачивание. Зажиточные крестьяне, которых традиционно квалифицировали как кулаков, ни в начале XX в., ни тем более в годы нэпа все еще не обособились от крестьянства, а продолжали оставаться его особым социально-имущественным слоем и в Сибири, и в России в целом. При этом принадлежность к кулачеству (зажиточность) являлась одним из имманентно присущих крестьянскому семейному дворохозяйству этапов его социального саморазвития, детерминируемого изменениями в размере и составе крестьянской семьи. Так, молодая семья, состоящая из мужа, жены и малолетних детей, была относительно бедной. По мере вовлечения в трудовую деятельность детей происходило наращивание ее состоятельности. Женитьба сыновей и появление нескольких молодых семей в составе материнского хозяйства часто приводило к его превращению в зажиточное (кулацкое). Раздел означал появление новых, относительно менее состоятельных дворов1.
Теоретики и практики большевизма всегда однозначно относили кулаков к буржуазии и в конце 1920-х гг. решили, что пришло время для их окончательного уничтожения в деревне. Основным методом ликвидации кулачества являлась насильственная административная экспроприация крестьянских хозяйств, отнесенных властями к категории кулацких, которая сопровождалась выселением семей с постоянного места жительства или даже физическим уничтожением части их членов. Однако существовал и другой, не менее действенный способ раскулачивания - разорение воздействием системы мероприятий, получивших в советской историографии определение экономического наступления на кулачество.
Одним из наиболее эффективных методов экономического удушения зажиточных крестьян стало их налогообложение, имевшее откровенно экспроприационный характер. Эта сторона аграрной политики советского государства достаточно полно изучена применительно к периоду конца 1920-х гг. Что же касается 1930-х гг., то даже в специальных монографических исследованиях анализу налогообложения как фактора раскулачивания не уделяется достаточного внимания2.
В данном разделе сборника предпринимается попытка частичного заполнения обнаруженного историографического пробела. Объектом реконструкции в нем является кампания 1930/31 г. по выявлению (учету) хозяйств, относимых к кулацким, для их обложения сельскохозяйственным налогом.
Поиск кулаков, имеющий фискальный характер, начался в СССР в 1928 г. В предшествующий период советское законодательство не выделяло зажиточных крестьян и даже кулаков как особую категорию налогоплательщиков. У всех крестьян, выплачивавших сельскохозяйственный налог (от него освобождались т.н. маломощные хозяйства) независимо от их принадлежности к той или иной социально-имущественной группе, в облагаемую базу, от которой на основе единой прогрессивно-подоходной шкалы исчислялась сумма налога, включалась определенная часть годового дохода от сельского хозяйства и неземледельческих занятий.
С 1928/29 финансового года согласно утвержденному ЦИК и СНК СССР Положению о едином сельскохозяйственном налоге3 в облагаемую базу хозяйств, "особо выделяющихся из общей крестьянской массы в данной местности своей доходностью и при том нетрудовым характером своих доходов"*, стали включаться
10
все зафиксированные заработки5. Определение налога от всей совокупности доходов, несколько позднее получившее название индивидуального обложения, приводило к существенному возрастанию податного бремени для хозяйств, к которым оно применялось. Если на один крестьянский двор, облагаемый в обычном порядке, в 1928/29 г. в Сибирском крае в среднем приходилось 27 руб. сельхозналога, то на облагаемый индивидуально - 287 руб. Это в три раза превышало сумму, взысканную в этих же хозяйств в предыдущем году6. Всего в регионе в 1928/29 г. индивидуальное обложение было применено к 24,1 тыс. крестьянским дворам или к 1,6% от их общего количества (см. приложение № 1).
В следующем 1929/30 окладном году в систему обложения зажиточных хозяйств был внесен ряд существенных изменений7. Теперь их стали делить на "явно кулацкие" и "наиболее богатые" из них. Все кулаки без исключения лишались права на налоговые льготы, предоставляемые середнякам и беднякам. Обложению в индивидуальном порядке подлежали только "наиболее богатые кулацкие хозяйства". Их удельный вес следовало довести до 3% от числа крестьянских дворов в СССР. При этом вводилось ограничение, согласно которому в облагаемую базу таких хозяйств должен был включаться весь доход от сельхозпроизводства, а не его часть с условием, что сумма исчисленного дохода по каждому его источнику не будет более, чем на 75% превышать сумму дохода от аналогичной деятельности, рассчитанную по нормам для т.н. трудовых крестьянских хозяйств. В Положении о сельхозналоге определялся перечень признаков отнесения крестьянских дворов к категории "наиболее богатых" кулаков8. Совнаркомы союзных и автономных республик, край- и облисполкомы получали право вносить в этот перечень изменения, адаптируя его к местным условиям. Эти же органы должны были разработать и признаки "явно кулацких хозяйств ", лишаемых льгот9.
На основании законодательно установленного лимита местные органы власти получили конкретные задания по выявлению кулаков. "Ориентировочный контингент" хозяйств, облагаемых в индивидуальном порядке, в Сибирском крае должен был составить 3,5% от общего числа крестьянских дворов, а всех "явно кулацких" дворов-4%10.
Однако такого количества кулаков в сибирской деревне не было даже по данным официальной статистики. Начавшееся после XV съезда ВКП(б) экономическое наступление на них (увеличение налогообложения, ограничение землепользования, а также права аренды и найма рабочей силы, запрет кредитования и машиноснабжения, фактическое восстановление реквизиционной хлебной разверстки) вызвало сокращение удельного веса зажиточного крестьянства. Если в материалах весенней гнездовой динамической переписи 1927 г. к категории "мелкокапиталистических производителей" (кулаков) было отнесено 6,7% сельских дворов Сибирского края, то обработанная по аналогичной методике весенняя перепись 1929 г. зафиксировала всего лишь 1,8% таких дворов11.
Снизилась и состоятельность крестьян, причислявшихся к данной группе: размер посева в расчете на одно хозяйство, отнесенное в 1927 г. в разряд кулацких и оставшееся там же в 1929 г., уменьшился с 10,7 до 9,4 га, количество голов рабочего скота с 3,2 до 2,4, коров - с 3,8 до 2,812.
Власти игнорировали социальные сдвиги в деревне. В соответствии с указаниями Центра летом 1929 г. в Сибири началась широкомасштабная кампания по выявлению кулаков. К началу октября финансовые органы края обнаружили 61,9 тыс. хозяйств, отнесенных к кулацким (4% от общего числа хозяйств), 43,6 тыс. (2,8%) из
11
них обложили индивидуально. Подобные результаты учета не удовлетворяли ни местное, ни центральное руководство. По мнению ревизовавшего сибкрайфинуправ-ление старшего инспектора Наркомата финансов РСФСР М.В. Яковлева, число хозяйств, облагаемых в индивидуальном порядке в крае можно было довести как минимум до 50,6 тыс. При этом, он считал, что в Сибири насчитывается до 150 тыс. кулацких дворов (см. приложение № 1).
Поиск кулаков продолжился. К 15 декабря 1929 г. обнаружили 68,1 тыс. кулацких хозяйств (4,4%), провели индивидуальное обложение 51,5 тыс. из них (3,3%), а к 15 марта 1930 г. - соответственно 75,4 тыс. (4,9%) и 63,3 тыс. (4,1%) дворов13. Налог на одно облагаемое индивидуально хозяйство в 1929/30 г. (в территориальных рамках будущего Западно-Сибирского края) составил 239,5 руб., а на одно трудовое хозяйство - 16,4 руб. На 1 февраля 1930 г. кулаки уплатили 41% собранной в Сибирском крае суммы сельскохозяйственного налога14.
Усиление податного гнета, который сочетался с углублением мероприятий по ограничению возможностей хозяйственной деятельности зажиточных крестьян и жестким политическим прессингом, ускорило процесс раскулачивания деревни. Так же, как и в годы гражданской войны, часть бывших кулаков разорилась, часть самостоятельно сократила размеры своих хозяйств ("самораскулачилась"). Постоянно увеличивалось число крестьянских дворов, подвергавшихся административной экспроприации. В итоге к началу 1930 г. кулачество как социально-имущественная группа деревни свое существование фактически прекратило.
Несмотря на это, генеральный секретарь правящей партии И.В. Сталин в конце декабря 1929 г. объявил о переходе "от политики ограничения эксплуататорских тенденций кулачества <...> к политике ликвидации кулачества как класса"15. В рамках этого "нового" курса большевистский режим провел массовую операцию по насильственной административной экспроприации хозяйств, отнесенных к кулацким, и их депортации за пределы постоянного места жительства. В Сибири к лету 1930 г. было раскулачено более 50 тыс. дворов (включая экспроприированных по судебным решениям и распроданным по пятикратному обложению), 16 тыс. семей выслали в необжитые районы, 10,5 тыс. человек ("контрреволюционный кулацкий актив <...> и наиболее злостные махровые одиночки") заключили в тюрьмы, лагеря или частично уничтожили16.
Параллельно с массовым раскулачиванием финансовые органы страны вели подготовку к новой налоговой кампании. Поскольку первоначально предполагалось ликвидировать кулаков только в районах сплошной коллективизации, то было решено в остальных районах в 1930/31 г. продолжать облагать их в индивидуальном порядке. По мере распространения массовой коллективизации и ликвидации кулачества на все новые и новые районы на местах появились предложения привлекать совершенно разоренные семьи бывших кулаков не к денежному налогу, который они будут не в состоянии исполнить, а к трудовой повинности (см. приложение № 2). Провал попыток уже зимой - весной 1930 г. загнать большую часть крестьян в колхозы привел к отказу от реформирования налоговой системы и сохранению в ее рамках индивидуального обложения.
Тем не менее некоторые изменения в закон о сельхозналоге были внесены. По сравнению с 1928/29 г. расширился перечень признаков отнесения хозяйства к категории кулацкого; индивидуальному обложению подлежали все выявленные кулацкие хозяйства, а не только "наиболее богатые" из них; отменялся семидесятипроцентный лимит на включение в облагаемую базу доходов от сельхозпроизводства; для обла
12
гаемых в.: индивидуальном порядке вводилась особая более крутая прогрессивно-подоходная шкала исчисления налога (см. ст. "23 февраля" 1930 г. Хроники).
В соответствии с новым Положением о едином сельскохозяйственном налоге летом 1930 г. началась кампания по выявлению хозяйств, подлежащих индивидуальному обложению, ход которой подробно излагается в следующей ниже хронике. Вначале кампания разворачивалась довольно вяло. Во-первых, в деревне к этому времени зажиточных крестьян просто не осталось. Для местных функционеров это было очевидно. А зачислять других жителей села в кулаки они боялись. Подкрепленное организационно-репрессивными мерами, осуждение "антисередняцких перегибов", допущенных в ходе массовой коллективизации, было еще слишком свежо в памяти. На 25 июня в Сибири удалось обнаружить всего 1,5 тыс. хозяйств, подпадающих под перечень кулацких признаков (см. ст. "2 июля").
Отсутствие в деревне кулаков для лидеров режима очевидным не являлось. Более того, они пребывали в уверенности, что сельская буржуазия и политически, и экономически еще далеко не разгромлена. В связи с этим местным органам был отдан неоднократно продублированный на всех уровнях управления приказ "изжить настроения об отсутствии кулака". Кампания оживилась. На 1 июля в Сибирском крае нашли уже 4,4 тыс. хозяйств, облагаемых в индивидуальном порядке, а на 20 июля — 7,8 тыс. (см. ст. "11 июля" и "27 июля").
Многие из них оказались беднее т.н. трудовых единоличных дворов. Рвение местных функционеров вызвало поток жалоб со стороны крестьян, справедливо не считающих себя не только кулаками, но даже зажиточными. В ответ на это "левые загибы" вновь были осуждены. ЦИК и СНК СССР в своем постановлении от 23 июля 1930 г. указали на недопустимость индивидуального обложения середняков и отозвали право СНК союзных и автономных республик край- и облисполкомов расширять приведенный в общесоюзном Положении о сельхозналоге перечень признаков зачисления единоличного хозяйства в разряд кулацких. Кроме того, в этот перечень вносился ряд поправок, заключающихся в определении нижних границ отнесения того или иного вида заработка к категории нетрудовых (см. ст. "23 июля"). В последующих за постановлением нормативных актах содержалось требование исключить из списка хозяйств, облагаемых в индивидуальном порядке, те из них, которые не подпадают под действие новой редакции общесоюзного перечня кулацких признаков. В то же время местные органы призывались к тому, чтобы продолжить выявление дворов, этим признакам соответствующим.
В Западно-Сибирском крае, который в конце лета 1930 г. выделился из состава Сибирского, на 20 июля было выявлено 5233 хозяйства, подлежащие индивидуальному обложению. 2299 из них исключили из списков кулацких после их пересмотра, а 1377 выявили дополнительно. В итоге к концу октября в этих списках оказалось 4371 хозяйство или 0,4% от общего числа единоличных дворов17. В других регионах страны кулаков оказалось ненамного больше. Это в очередной раз вызвало изменение направления движения политических качелей.
Уже с начала осени 1930 г. стал нарастать вал директивных актов, в которых требовалось усилить работу по выявлению и обложению кулацких хозяйств. В конце ноября председатель СНК РСФСР Д.Е. Сулимов фактически дезавуировал постановление ЦИК и СНК СССР от 23 июля 1930 г., в котором приводился исчерпывающий и не подлежащий никакой корректировке на местном уровне перечень признаков хозяйств, подлежащих индивидуальному обложению. В его письме на места рекомендовалось подходить к этому перечню неформально, а список признаков существенно
13
дополнялся (см. ст. "30 ноября"). В конце декабря указанное постановление было отменено. ЦИК и СНК СССР 23 декабря вернули СНК союзных и автономных республик, край- и облисполкомам отобранное у них право видоизменять перечень кулацких признаков "применительно к местным условиям". Его расширение рассматривалось как надежный инструмент полного выявления всех кулацких хозяйств (см. ст. "23 декабря").
Применение "творческого" подхода привело к увеличению количества хозяйств, официально отнесенных к кулацким. На 1 января 1931 г. в Западно-Сибирском крае обнаружили 5263 кулака, облагаемых в индивидуальном порядке, на 26 января - 6210, на 8 февраля - 7161, на 20 февраля - 9650, на 1 марта - 9789, что составляло около 0,9% от общего числа единоличных дворов18.
По своей состоятельности т.н. кулаки мало чем отличались от остальных единоличников. По итоговым данным налогового учета на один двор, облагаемый индивидуально, в среднем приходилось 3,0 га посева, 1,4 рабочих лошади и 1,3 головы взрослого КРС, а на единоличный трудовой - соответственно 2,9 га, 1,3 и 1,4 головы. Значительной была лишь разница в размерах неземледельческих заработков - 116 и 33 руб. (табл.1). Судя по этим данным, в индивидуальном порядке облагались либо разорившиеся семьи бывших кулаков19, либо дворы, имеющие неземледельческие заработки, без разбора относимые к "нетрудовым" доходам. Тем не менее сумма сельхозналога на хозяйство, причисленное к кулацким, почти в 15 раз превосходила обложение остальных единоличников, выплачивающих этот налог - 227 и 15 руб.20
При этом следует иметь в виду, что сельхозналог в 1930/31 г. составлял лишь 45% от суммы обязательных денежных платежей, предварительно начисленной на один облагаемый в индивидуальном порядке двор. Еще 34% приходилось на самообложение, 12% - на обязательные страховые платежи, 5% - на налог с лиц, лишенных прав быть сельисполнителями, и 4% - на налог с лиц, лишенных права служить в Красной Армии21. С введением в январе 1931 г. обязательного сбора на хозяйственное и культурное строительство (позднее получившего название культсбора), который для кулаков равнялся окладу сельхозналога22, удельный вес последнего в денежных платежах еще более снизился.
Параллельно с ограблением крестьян, объявленных властями кулаками, с помощью многочисленных налогов, натуральных податей и трудовых повинностей продолжалась практика их депортации на места спецпоселения. В Западно-Сибирском крае в первой половине 1931 г. эта участь постигла более 44 тыс. семей23. Казалось бы, после этого кулаков в деревне остаться просто не могло. Однако в Положении о сельхозналоге на 1931 окладной год система обложения в индивидуальном порядке была полностью сохранена, а усилия по выявлению хозяйств, такому обложению подлежащих, не прекратились. На 1 мая 1931 г. в списках райфинотделов Западно-Сибирского края оказалось 11711 хозяйств, причисленных к кулацким. В мае - начале июня 9691 из них выслали с постоянного места жительства на спецпоселение. В списках осталось чуть более 2-х тысяч дворов24. Но поиск кулаков продолжился. Западно-Сибирский крайисполком 21 июня 1931 г. принял по этому поводу специальное постановление, которое обязывало районные органы "с исчерпывающей полнотой" провести индивидуальное обложение, уделив при этом особое внимание "методам выявления скрытых форм эксплуататорской деятельности, разоблачения на основе широкой общественной кампании всех ухищрений кулачества и решительной борьбе с оппортунистическим настроением отдельных звеньев аппарата"25.
14
Под давлением сверху до конца года на местах умудрились обнаружить еще около 1700 дворов, записанных в кулацкие16. Но и это не считалось пределом.
Таблица 1
Состоятельность крестьянских хозяйств Западной Сибири в 1929—1932 гг. (по данным налогового учета) *
Показатели 1929 г. 1930 г. 1931 г. 1932 г. 1933 г.
Трудовые единоличные хозяйства"
Число хозяйств, тыс. 1265,81 1132,85 560,21 398,46 361,12
В среднем на одно хозяйство приходится: Посева, га 4,45 2,92 3,64 1,50 2,02
Лошадей , голов 1,51 1,27 1,54 0,71 0,61
КРС*", голов 1,80 1,37 1,56 0,52 0,44
_ *** Овец и коз ,голов 4,30 2,73 нет свед. 0,54 0,36
Неземледельческих заработков, руб. 10,03 33,06 16,75 50,65 125,79
Сельхозналога, руб. 10,87 10,45 12,80 13,42 24,92
Хозяйства, облагаемые в индивидуальном порядке
Число хозяйств 48,27 6,21 5,30 1,15 3,34
В среднем на одно хозяйство приходится: Посева, га 8,30 3,01 3,56 1,10 2,17
_ „■*»*■.....
Лошадей , голов 2,50 1,38 1,66 0,47 0,46
КРС , голов 2,70 1,31 1,57 0,40 0,50
-------. iti
Овец и коз ,голов 10,16 3,73 4,44 0,80 0,61
Неземледельческих заработков, руб. 234,00 115,90 138,64 249,36 нет свед.
Сельхозналога, руб. 239,47 227,40 226,27 171,24 415,63
*ГАНО, ф.Р-6, оп.1, д.1722, л.308; д.1820, л.11—15; д.2150, л.115, 121. Рассчитано в границах Западно-Сибирского края 1930—1933 гг.
**В 1929—1930 гг., включая освобожденных от уплаты сельхозналога, в 1931—1933 гг. только облагаемые сельхозналогом.
^Сельхозналогом облагались и соответственно учитывались лошади старше 4-х лет, КРС старше 3-х лет, перезимовавшие овцы и козы.
В начале 1932 г. районные власти получили жесткую установку на интенсификацию этой работы. И к 1 апреля в кулацких списках находилось уже 9543 хозяйства27. В этом же году центральными органами государственного управления было принято решение значительно увеличить денежные платежи с хозяйств, облагаемых в индивидуальном порядке. Теперь ставки самообложения и культсбора с кулаков составляли не по 100% оклада сельхозналога, как в предыдущем году, а по 200%. Кроме того, для них в три раза против размеров, принятых для трудовых единоличных хозяйств, повышались ставки обязательных страховых платежей28. По нашим подсчетам, сумма денежных обязательств, начисленная на облагаемые индивидуально дворы, как минимум в три раза превышала их совокупный годовой доход, зафиксированный налоговыми органами. Естественно, что таких денег они заплатить не могли. В ответ на это следовали опись и почти полная распродажа имущества. К зиме 1932 г.
15
кулацкими в Западно-Сибирском крае продолжало числиться лишь 1152 двора2*. Они засевали пашни и имели скота меньше, чем хозяйства, облагаемые сельхозналогом в обычном порядке, т.е. официально относимые к середняцким (беднота от налога освобождалась), и по-прежнему превосходили их лишь размерами неземледельческих заработков (табл.1).
Итоги выявления кулаков в 1932 г. вновь получили негативную оценку и следующий, 1933 г. традиционно начался с усиления "изыскательских работ". Однако к 1 марта местные власти с трудом сумели подвести под категорию кулацких лишь 1776 дворов. Ситуация изменилась после отмены наркоматом финансов СССР годичного срока давности по привлечению к обложению в индивидуальном порядке. Теперь облагать индивидуально можно было любое хозяйство, которое когда-либо имело хоть один кулацкий признак, но к индивидуальному обложению за это по какой-то причине не привлекалось. На 13 марта 1933 г. в Западно-Сибирском крае в списках кулацких значилось уже 2524 двора, на 1 апреля - 3770, на 10 апреля - 4120, на 20 апреля - 4966 и на 1 мая - 5406 дворов30.
Вскоре возможности отнесения крестьянских хозяйств в разряд кулацких еще более расширились. Утвержденное ЦИК и СНК СССР 25 мая 1933 г. Положение о сельскохозяйственном налоге на 1933 г. предусматривало обязательное обложение в индивидуальном порядке хозяйств, "злостно" не выполняющих посевных планов и иных государственных обязательств31. В связи с этим к кулакам в крае прибавили еще около 2,5 тыс. единоличников32.
Хозяйства, не способные исполнить натуральные подати и повинности, не могли выполнить и денежных. Наложенные на них налоговые суммы переходили в безнадежную недоимку. С тем, чтобы подобные хозяйства не разорять, а стимулировать к исполнению обязанностей перед государством, в 1934 г. их обложение в индивидуальном порядке было прекращено. Сельхозналог у "злостников" теперь исчислялся так же, как и у остальных единоличников, но его сумма затем удваивалась. Индивидуальному обложению подлежали хозяйства, имеющие только чисто кулацкие признаки33.
Убежденность руководителей органов государственного управления в наличии в деревне многочисленного кулачества оставалась непоколебимой ив 1934 г. В многочисленных директивах и циркулярах от местных властей требовалось увеличение количества выявленных кулаков34. Несмотря на жесткий прессинг сверху, на территории Западно-Сибирского края в этом году удалось обложить в индивидуальном порядке только 458 хозяйств (в том числе в новых границах края - 366)35.
Бесперспективность поиска кулаков стала очевидной для всех лишь в 1935 г. Кроме того, изменились и цели налоговой политики в деревне. Теперь следовало разорять не только т.н. кулаков, а вообще всех единоличников. В связи с этим задача выявления хозяйств для их индивидуального обложения с повестки дня была практически снята. В 1935 г. в крае нашли 179 кулацких дворов36. С 1936 г. не все крестьяне, облагаемые в индивидуальном порядке, стали считаться кулаками. В соответствующей статье Положения о сельхозналоге определялось, что индивидуальному обложению подлежат хозяйства, имеющие нетрудовые доходы, "в том числе кулацкие хозяйства"*1. В 1936 г. в Западно-Сибирском крае в числе индивидуалов значился 81 двор (на территории будущей Новосибирской области - 27). О том, сколько из них считалось кулацкими, документы не сообщают. В 1937 г. в Новосибирской области облагалось индивидуально 26, в 1938 - 52 единоличных хозяйства38.
16
Осенью 1939 г. Верховный совет СССР принял новый закон о сельхозналоге, в котором отсутствовали и особый порядок обложения и само понятие "кулак"39. Тем самым на уровне налогового законодательства оформлялся сделанный большевистскими теоретиками вывод об окончательном уничтожении на территории СССР последнего эксплуататорского класса - кулачества40. В действительности же подтверждался ставший важной вехой процесса раскрестьянивания деревни факт ликвидации зажиточности - социального феномена, присущего крестьянству как классу.
2См.: ИвницкийН.А. Классовая борьба в деревне и ликвидация кулачества как класса (1929—1932 гг.). 3VL, 1972. С.293—294; Гущин Н.Я. Классовая борьба и ликвидация кулачества как класса в сибирской деревне (1926—1933 гг.). Новосибирск, 1972. С.239; Он же. "Раскулачивание" в Сибири (1928—1934 гг.): методы, этапы, социально-экономические и демографические последствия. Новосибирск, 1996. С. 120.
3Собрание законов и распоряжений Рабоче-Крестьянского правительства СССР (СЗ СССР). 1928. № 24. Ст.212.
4В постановлении СНК РСФСР от 18 мая 1928 г. "Об основных положениях проведения закона о едином сельскохозяйственном налоге на 1928-29 г." к т.н. нетрудовым доходам относились заработки от служения религиозному культу; сдачи внаем сложных сельхозмашин (кроме сеялок), помещений; сдачи в аренду земли; от промысловых предприятий при условии использования на них найма рабочей силы или механического двигателя, а также "от всяких [других] источников нетрудового характера". - Собрание узаконений и распоряжений Рабоче-Крестьянского правительства РСФСР (СУ РСФСР). 1928. № 72. Ст.511.
Облагаемая база от сельхозпроизводства в т.н. трудовых крестьящких хозяйствах продолжала рассчитываться по нормам доходности, определяемым для каждой союзной республики, а затем АССР, края (области), округа, района. Для Сибирского края в 1928/29 г. они составляли 37 руб. с каждого га посева, 120 руб. с 1 га огорода, по 15 руб. с каждой головы рабочего скота или взрослого КРС и т.п. Считалось, что эти суммы ниже реального дохода, получаемого крестьянами от указанных объектов обложения. Неземледельческие заработки у крестьянских хозяйств должны были учитываться в полном объеме, но в облагаемую базу включалась их определенная доля (от кустарных промыслов - от 35 до 50% годового дохода, от отхожих промыслов - от 10 до 25%, от сдачи внаем сложных сельхозмашин, кроме сеялок -весь годовой доход). - Там же.
6Гущин Н.Я. Классовая борьба и ликвидация кулачества... С. 151—152.
7СЗ СССР. 1929. № 12. Ст. 103.
8Обложению сельхозналогом в индивидуальном порядке подлежали хозяйства: а) скупающие сельхозпродукты или сырье с целью перепродажи, занимающиеся торговлей или ростовщичеством; б) систематически применяющие наемную рабочую силу; в) имеющие промысловое заведение при условии использования на нем наемной рабочей силы или применения механического двигателя, а также имеющие водяную или ветряную мельницу с двумя или более поставами; г) сдающие в аренду постоянно или на сезон оборудованные помещения под жилье, торговое заведение или промысловое предприятие.
*В постановлении СНК РСФСР от 22 марта 1929 г. устанавливалось, что налоговых льгот лишаются хозяйства, облагаемые в индивидуальном порядке, а также хозяйства, которые облагаются в обычном порядке, но имеют следующие "кулацкие" признаки: а) систематическая сдача внаем сложных сельхозмашин; б) наличие промыслового заведения при условии применения на нем механического двигателя или найма рабочей силы; г) аренда пашни в размерах, превышающих т.н. трудовую норму, аренда промышленных садов и огородов, при условии систематического применения для их обработки наемной рабочей силы. (СУ РФ. 1929. № 32.
17
Ст.ЗЗО). Российский Совнарком 6 апреля добавил к этому списку пункт V , согласно которому льгот лишались хозяйства, облагаемые в обычном порядке, но при этом систематически использующие найм рабочей силы. - Там же. № 333. 10ГАНО, ф.Р-47, оп.1, д.940, л.38.
1 'Гущин Н.Я. Классовая борьба и ликвидация кулачества... С. 105,140.
,2Сдвиги в сельском хозяйстве СССР между XV и XVI партийными съездами. Стат. сведения по сельскому хозяйству СССР за 1927—1930 гт. М., 1931. С.73.
13ГАНО, ф.Р-47, оп.1, д.940, л.130; ф.Р-6, оп.1, д.1650, л.169; д.1722, л.308; д.1731, л.44. В начале 1930 г. в ряде округов делить кулаков на две категории перестали. Так, Омский окр-финотдел 20 января предложил райисполкомам и райфинотделам провести индивидуальное обложение всех выявленных "явно кулацких" дворов, а не только "особо богатых". При этом для всех кулаков устанавливалась максимальная надбавка (75%) к облагаемой базе, исчисленной по нормам, принятым для трудовых крестьянских хозяйств. - Там же, д.1731, л.44.
14Гущин Н.Я. Классовая борьба и ликвидация кулачества... С. 151.
15Сталин И.В. Соч. Т.12. С.170.
16Гущин Н.Я. Классовая борьба и ликвидация кулачества... С.214. 17ГАНО, ф.Р-47, оп.1, д.940, л.297.
18Там же, ф.Р-6, оп.1, д.1721, л.139, 536, 636; д.1722, л.124об., 307, 308.
19С 1930 по весну 1933 г. законодательно был установлен годичный срок давности привлечения к обложению в индивидуальном порядке. В соответствии с ним хозяйство, имевшее кулацкие признаки в предыдущем году, но по какой-либо причине к индивидуальному обложению не привлеченное, а к началу текущего года уже разорившееся ("самораскулачившееся"), все равно подлежало отнесению в разряд кулацких со всеми вытекающими отсюда последствиями. В то же время бывшее кулацкое хозяйство, разорившееся в позапрошлом году, в индивидуальном порядке не облагалось.
20ГАНО, ф.Р-6, оп.1, д. 1722, л.308.
21Рассчигано: ГАНО, ф.Р-6, оп.1, д. 1732, л.438.
22Известия. 1931. Юянв.
23Гущин Н.Я. "Раскулачивание" в Сибири... С. 111,114.
24ГАНО, ф.Р-6, оп.1, д.1812, л.565; д.1946, л.38. В мае - июне 1931 г. в Западно-Сибирском крае с постоянного места жительства были депортированы 43852 крестьянские семьи (Гущин Н.Я. "Раскулачивание" в Сибири... С. 114). Факт, что из них только 9,7 тыс. семей подлежали обложению в индивидуальном порядке, свидетельствует о том, что абсолютное большинство из выселяемых были настолько бедны, что не подпадали под очень широко трактуемые кулацкие признаки.
25Сборник постановлений и распоряжений президиума Западно-Сибирского крайисполкома, его управлений и отделов. 1931. № 42. Ст.533.
26ГАНО, ф.Р-6, оп.1, д.1946, л.38.
27Тамже, д.1812, л.575.
28СЗ СССР. 1932. № 46. Ст.272; № 65. Ст.376; 1933. № 5. Ст.31. 29ГАНО, ф.Р-6, оп.1, д.2150, л.121. 30Там же, д.1944, л.29,124, 137,138. 31СЗ СССР. № 32. Ст. 1886. 32ГАНО, ф.Р-6, оп.1, д.2149, л.300.
33СЗ СССР. 1934. № 30. Ст.231б. Принятый СНК РСФСР на 1934 г. перечень признаков отнесения единоличных хозяйств в разряд кулацких приводится в ст. "1 июня" 1934 г., раздел П. О западносибирском перечне см. там же, ст. "13 июня".
34См. раздел П, статьи "1 июня", "29 июня", "5 июля", "23 июля", "9 августа", "10 августа", "26 августа", "27 августа", "28 августа", "29 августа", "13 сентября", "15 сентября", "23 сентября", "27 сентября", "И октября", "26 октября", "31 октября", "4 ноября", "13 ноября", "15 ноября", "24 ноября", "5 декабря" 1934 г.
35ГАНО, ф.Р-6, оп.1, д.2370, л.145,196, 198.
36Там же, д.2622, л.20.
37СЗ СССР. 1936. № 40. Ст.340.
18
